24 июля был объявлен состав нового правительства, в которое вошло 7 эсеров и меньшевиков, 4 кадета, 2 члена радикально-демократической партии и 2 беспартийных. Кадетский официоз подвел итог: «Самый метод составления правительства помимо Советов и комитетов уже указывает на начало эмансипации правительства от полноправных органов революционной демократии. В этой эмансипации политический смысл совершившейся перемены» [302] .

Уже в процессе формирования нового коалиционного правительства Керенский испытывал сильнейшее давление всего правого лагеря, начиная с самых его «низов» и кончая кадетскими политиками правого толка. При всей расплывчатости, неоформленности этого давления в нем все-таки можно усмотреть некую ведущую тенденцию: требование перейти к режиму «сильной», «твердой» власти, осуществляемой кем-либо из «военных деятелей» или, по крайней мере, при самом активном его участии. Очень интересны письма (преимущественно анонимные), которые после июльских событий сотнями поступали в канцелярию нового премьера [303] . Это был, так сказать, голос контрреволюционной, обывательской массы, решившей, что ее время уже не за горами. Вот несколько писем на выбор.

«Не пора ли Вам понять, – писал некий аноним, – что из того состояния анархии и произвола, в котором очутилась Россия, из состояния полной потери и совести, и разума единственный выход – диктатура. Конечно, диктатура – не пролетариата… Я не монархист, но я не боюсь сказать, что нужна диктатура военная, что необходимо участие в ней честного, но непременно военного и твердого человека» [304] .

«Если будет продолжаться истерическое метание из стороны в сторону, – писал Керенскому другой анонимный корреспондент, – то монархическая реакция будет так же неизбежна в сердце народа-простака, как неизбежен день после ночи» [305] .

Подписавший письмо псевдонимом «Доброжелатель России» взывал: «Спасите родину, введите смертную казнь, восстановите дисциплину в войсках и подымите авторитет офицеров, как было до переворота… Россию можно спасти от гибели только кулаком, палкой и плетью. Разгоните Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, а вместо этого составьте Всероссийский военный совет» [306] .

Активизация такого рода «спасателей» России взбодрила лидеров царской Государственной думы и ее Временного комитета, казалось бы навсегда сошедших с политической сцены. Но 8 июля этот Временный комитет вдруг заявил о своих «правах» на непременное участие в формировании нового правительства. Примерно через неделю Временный комитет уже указывал, какое это должно быть правительство: оно должно обладать «твердой властью». Оба заявления подписал бывший председатель Думы октябрист М. В. Родзянко [307] . А вслед за представителями октябристов – этой бывшей (при царизме) «правительственной партии» – заговорили и еще более правые – бывшие черносотенцы. Опять на трибуне фиглярствовал Пуришкевич, призывая проявить «боевую силу власти, беспощадно карать, игнорируя партию испуганной интеллигенции». Он доказывал, что «единственным очагом порядка» должна стать дореволюционная IV Дума с ее Временным комитетом, и требовал даже перенести Думу в Новочеркасск, под охрану монархически настроенной казачьей верхушки [308] .

Примечательна демагогия, к которой при этом прибегали Пуришкевичи и др. Утверждалось, что если не будет покончено с Советами и большевиками, если власть не проявит силу, то «грядет» контрреволюция и «она приведет к тому режиму, перед которым покажется сладким режим Штюрмера, Распутина и Протопопова» [309] . Во времена революции и контрреволюционеры нередко делают свое дело под маской революционеров…

Отражая значительную консолидацию правых сил, их нараставшую активность, лидер кадетов П. Н. Милюков также требовал ввести в состав нового правительства «решительных, волевых людей». «Мы считаем, – прямо заявлял он, – чтобы министр-председатель или уступил место, или, во всяком случае, взял бы себе в помощники авторитетных военных деятелей и чтобы эти авторитетные деятели действовали с подобающей самостоятельностью и независимостью» [310] .

Мысль о военной диктатуре для наведения «твердого порядка» витала в воздухе…

18 июля по представлению правительственного комиссара Юго-Западного фронта эсера Б. В. Савинкова и комиссара 8-й (бывшей «корниловской») армии, также эсера и верного савинковского «оруженосца» М. М. Филоненко Керенский назначил генерала Корнилова верховным главнокомандующим. Почти одновременно Савинков был выдвинут на пост управляющего военным министерством, а Филоненко назначен верховным комиссаром Временного правительства в Ставке («комиссарверхом»). Все трое (тандем Филоненко – Савинков и Керенский), несомненно, связывали с выдвижением Корнилова собственные планы. Керенский под напором правых сил делал откровенный жест в их сторону, рассчитывая укрепить свое положение. Планы Савинкова, надо полагать, имели более далекий прицел. Путем сложной игры он рассчитывал «соединить» разваливавшуюся керенщину с поднимавшейся корниловщиной и создать таким образом новую политическую структуру (по его словам, «под красным знаменем Керенского и крепкой рукой Корнилова»). В. Шкловский, по своему комиссарству на Юго-Западном фронте хорошо знавший Савинкова и особенно Филоненко, позднее писал, что игра их главным образом состояла в том, чтобы «пугать Корниловым Временное правительство», а Временным правительством блокировать черносотенное влияние, которое оказывалось на Корнилова в Ставке [311] . Вряд ли при этом Савинков не понимал, что эти два честолюбца – Керенский и Корнилов – недолго смогут идти вместе и что новая «структура» потребует и нового человека. И не виделась ли ему за создавшимся им искусственным симбиозом (Керенский – Корнилов) растущая тень собственной фигуры?

Корнилов, однако, не желал быть послушным орудием в руках прожженных политиканов, которых он глубоко презирал в душе. Прорываясь к креслу верховного главнокомандующего, он имел собственные планы, вынашиваемые еще с апрельских дней и разрабатываемые его окружением во главе с уже известным нам Завойко. Керенский, Савинков и Филоненко сознавали потенциальную опасность Завойко. Не случайно во время пребывания на Юго-Западном фронте Савинков и Филоненко настояли на том, чтобы Корнилов «убрал» «ординарца». То же требование было предъявлено ему при назначении «верховным». Снова Корнилов подчинился, но, как только все улеглось, Завойко сразу же объявился в Ставке…

Вскоре после прибытия Корнилова в Могилев весь состав президиума главного комитета «Союза офицеров армии и флота» появился у него. Вспомним, что Керенский в своих показаниях Чрезвычайной следственной комиссии, а затем и в эмиграции упорно говорил о существовании в главном комитете некоей «конспиративной группы», имевшей связи в промышленных и финансовых кругах Петрограда и Москвы. Теперь в нашем распоряжении имеются материалы, подтверждающие это. По воспоминаниям члена президиума полковника С. Ряснянского, Корнилову на встрече с членами главного комитета был прямо поставлен вопрос: не считает ли он возможным «принять на себя единоличное правление»? В ответ Корнилов сказал, что «подобный вопрос ему уже задавали некоторые лица и даже предлагали сделать переворот, но что он не считает подобное выступление сейчас полезным». На вопрос «а в будущем?» Корнилов ответил: «При известных условиях, возможно». «Эта фраза, – писал далее Ряснянский, – была принята нами как согласие стать в будущем правителем, и придала уверенность в работе» [312] . Председатель главного комитета полковник Л. Новосильцев в своих воспоминаниях передает ответ Корнилова в более развернутом виде. На вопрос о его отношении к реставрации Романовых Корнилов ответил, что «лично ему ничего не надо; кроме хорошего царская семья ему ничего не сделала, но не только реставрации, но даже вообще появления у власти Романовых он бы не желал… Власти он не ищет, но сам понимает, что диктатура только и могла бы спасти положение, и если придется взять власть в свои руки, то он этого избегать не будет…» [313]

Большая часть членов главного комитета образовала после этой встречи конспиративную группу, получившую название «корниловской». Примечательно, что об ее возникновении и деятельности ничего вначале не было сказано даже самому Корнилову! Объяснялось это, по-видимому, тем, что многие участники «корниловской организации», будучи монархистами, не желали афишировать своих намерений.

Вскоре же в Ставку прибыли представители «Республиканского центра» К. Николаевский и полковник Дисеметьер. Они были приняты Корниловым, который выделил Новосильцева и полковника В. И. Сидорина в качестве связных между Ставкой и «Республиканским центром». Почти одновременно через посланца генерала Крымова полковника Г. Дементьева была установлена связь Ставки и с «крымовской организацией» [314] . Так в конце июля начал завязываться корниловский заговор, участниками которого были члены конспиративной группы главного комитета «Союза офицеров армии и флота» (Ставка), офицеры «крымовской организации» и члены «Республиканского центра». Видную роль в этом заговоре, несомненно, играл Завойко, поскольку, как мы уже знаем, он имел тесные связи с «деловыми кругами», связанными, в свою очередь, с «Республиканским центром». А финансировали все «дело» именно они.