Из коридора на кухню вплыла вторая соседка. Я ее видела впервые. Придерживая рукой полу грязно-розового, с воланом от плеча, мятого капота, она закурила. Поздоровавшись только со мной, спросила в лоб:

— Ты знаешь, что я выхожу замуж?

— Нет. Я же вчера приехала вечером.

— А, — на ее лице появилось слабое подобие улыбки, — моего будущего мужа ты знаешь. Его все знают.

Она поставила на огонь сковородку, разбила в него два яйца и, прикрыв от дыма сигареты правый глаз, выдала:

— Это Юрий Сенкевич!

Я в ответ ничего вразумительного сказать не могу. Новая соседка захихикала, отчего на длинной куриной шее вздулись жилы…

Напевая и помахивая сковородкой, она двинулась по коридору в свою комнату. Глаза Александры Семенны выражали ей вслед снисходительную брезгливость…»

20.06.85 год.

Из Москвы Эльмира возвращалась осунувшаяся и повзрослевшая. Ее никто не встречал. Она никому не сообщи о своем приезде. Сердце разрывалось от обиды, что опять все повторилось, как в прошлом году. А была такая уверенность в своих силах! И будто по щекам надавали… Горько, мучительно горько. На душе паскудная пустота, как не сером, замызгынно тусклом столовском подносе.

«Я не хочу никого видеть. Как бы попасть домой никем не замеченной. Почему они меня не приняли? Почему не увидели, что я талантлива? Или… Я, действительно, не талантлива?!» Слезы подступают к глазам. Эля не хочет, чтобы их кто-нибудь видел. И еще один год прошел. Теперь ей казалось, что после этой повторной неудачи, она обречена на существование без мечты.

«Только бы мама не заметила как мне тяжело! Она даже рада, что я теперь могу поступать в «серьезный» вуз…»

— Эльмирочка, поступай в наш университет, можно на филологический, тебе же по сердцу литература…

— Мам, я хочу быть актрисой.

— Упрямая же ты!

А Юре в Питере, и так одиноко в этой опять весенней Уфе…

«Здравствуй, милый Юркa!

…Сейчас мне захотелось сесть и писать о моей любви и больше ни о чем.

Только о Любви и больше ни о каких пустяках. Все остальное такая ерунда!.. Да? Да!!!»

«Здравствуй, Юра!

Приготовься, хочу написать тебе длинное, длинное письмо!

Сейчас только что была на почте и отправила тебе ботинки. Вполне возможно, что они будут маловаты. Если возьмутся в обувной мастерской их растянуть-хорошо. А нет, так продай, купим другие.

…Прошлась по Ленина. Кстати, тот дом напротив Детского мира очистили от штукатурки. Он стал красивым, из красного кирпича! Кирпич гладкий и умный, как старое, ушедшее с батюшкой Николаем время. Хочется потрогать рукой. Новые дома из какого-то на вид сырого кирпича, что создает впечатление временности, неряшливости в отношении к жизни… Ой, только бы не обули его в мрамор, как основания у всех остальных домов по этой центральной улице!

Добрела до фонтанов на набережной у «Пентагона». Сижу на скамейке в тени и пишу тебе письмо. На соседней скамейке сидят студенты, что-то решают: tg, ctg, касательные… Господи, как они могут этим заниматься, когда так подрываются птицы?! И, вообще, последнее время страшно тянет в лес, на реку… Но одной? С июня буду ездить на работу в пионерский лагерь.

…Пробежал маленький карапуз, весь в зеленом, с огромным красным мячом…»

Она каждый день перечитывает его письма. Они лежат в шкатулке на секретере… Там словами столько зашифрованных чувств!

«Здравствуй, златокрылая ночная бабочка, залетающая в мои еженочно неспокойные сны…» — Эля еще раз перечитала эти строки и улыбнулась — как красиво!

Над ее диваном висит прикрепленный булавкой листок Юриного письме, где все исписано словом «люблю», а пустые места составляют лепестки цветка.

«…Как живешь, моя крылорукая, легконогая?!?» — Как живу? Да разве это жизнь без тебя?!?

Эльмира вздохнула и стала собираться на репетицию в свой «Дизайн».

… «Прочти это письмо до конца, но если хочешь забыть, лучше и не начинай читать…

Сегодня утром ты уехал… А днем я уже не могу, чтобы не писать тебе.

Когда я пришла домой, мне было настолько плохо, что хотелось умереть.

Я была зла на тебя, на себя. Злая на то, что есть ты и я, и что мы вместе, но врозь, и что все вот так, а не иначе. Почему?

Мы вчера просто не выдержали накала, нам надо было расстаться раньше. Казню себя за это и не могу себе этого простить.

Я так не хотела, чтобы ты уезжал. Как я этого не хотела! Господи!!! Но я чувствовала, что не имею никакого права требовать от тебя остаться… Если б ты остался по моей воле и я об этом знала, мне было бы очень плохо. Вот ты мне в прошлый раз написал, что никогда не слышал моего скуления, и тебе бы надо брать с меня пример, чтобы не скулить от тоски в твоем вечном городе на Неве… Нет, Юра, часто бывает и у меня такое желание…»