— Девушка, а как подвезу?

Парень в кепке радостно высунулся из кабины притормозившего КАМАЗа. «Вот, дурак тоже…» И Эля, втянув глубже голову в плечи, пошла еще быстрее.

Наконец, впереди замаячили перила городского моста. Она остановилась на мосту передохнуть. Заправила под платок выбившиеся волосы и вытряхнула из резинового сапога надоевшую гальку. На душе посветлело. Не то из-за того смешного парня на КАМАЗе, не то из-за поблескивающей под мостом реки. Эльмира подошла к перилам, облокотилась и устремила взгляд вниз, в тугую плоть мощных вод.

Ей вдруг отчетливо вспомнился один из последних уроков литературы, и она заговорила вслух громко и быстро, как будто переспоривая кого-то:

— Зато мое сочинение на том уроке хвалил Яков Борисыч! Да. да. Как он сказал-то? А, да, вот так: «У тебя, Эльмира, оригинальные мысли. Молодец, что думаешь по-своему, а не так, как это принято по учебникам. И мне твое сочинение понравилось». — Прямо так и сказал: «Понравилось!» — Слышите, Валентина Геннадьевна?!? А? А вас, Яков Борисыч, я обожаю!!!

Снизу, из-под моста раскатисто отозвалось: — Обожаю… аю… аю!

В голове что-то сбилось, и мысли опять убежали назад, в совхоз, где остались ребята из класса… И Мишка…

«А здорово Мишка пел песни этого Шевчука. И песни нормальные, что надо! Мишка, что это со мной? А?!? Ты не знаешь? Никто не знает»

«…Москва, 04.07.82 год. 13. 00.

Туське привет!

Вот я у бабушки в Москве. Милое, милое для меня «Октябрьское поле».

Получила сегодня утром (прямо в постель подали) твое письмо. Это, как вода на засохший цветок. Скоро с бабушкой будем в Уфе. Она некоторое время опять поживет у нас. Чем я здесь занимаюсь? Хожу в библиотеку. Перечитала Герберта Уэллса «Невидимку» и «Войну миров». «Невидимка» — прелесть, а «Война миров» мне не понравилась. По сравнению с современной фантастикой, такой тонкой и изящной — это пшик…

Ну, а теперь перейдем к самому главному, о чем я хотела тебе написать. Вот ты говоришь — пиши письма длинные. А мы же вообще разучились писать письма! Я тут у бабушки нашла письма моей мамы. Одно из них написано еще до замужества, и много других из Эфиопии, где они с папой работали.

Ты знаешь, я как-то вдруг по другому увидела бабушкину квартиру. Сюда мама прибегала после лекций в институте, здесь о чем-то мечтала, думала…

Ее глаза видели в окне тоже, что и я сейчас, только много лет назад. Есть письма и от папы. Ты спросишь, что же я этим хочу сказать? Когда я прочла их, во мне все перевернулось. Я ахнула, какая же у меня эгоистическая натура! Все мне, все для меня, все, чтоб мне было хорошо… А мама? Как же ей теперь живется? Таньк, я тогда в 4-ом классе училась и не вполне осознавала всего ужаса смерти отца!

Все, что произошло в жизни мамы, так несправедливо! Семья и вдруг это горе, горе огромное! И вот представь себе человека, у которого ничего нет, кроме работы, работы и еще своего дома… А дома что? Держалась-то она всегда молодцом — никаких жалоб. Я только сейчас начала понимать, как мне дорога мама…

Больше писать не могу…

Эльмира.»

— Давай, побыстрей!

— А до дождя успеем?

— Слушай, Тань, это даже хорошо, что не успеем. Гром подкатывался, как далекий камнепад. — Смотри, гроза ведь!

Потоки дождя хлынули как-то вдруг сразу…

— Ура-a-a!

Девчонки сняли босоножки и с визгом побежали по улице. Из телефонной будки выглянул спрятавшийся там маленький мужичок:

— Эй, девчонки! Айда ко мне! Спасайся сюда, а то ить шарахнет! — пьяный язык его слушался плохо.

— Не-а, нас не шарахнет! Нам и так хорошо!

— Вот простудитесь и захвораете… — проикал он. — Я когда молодым был, тоже был красивый, высокий…

— Дядечка, ты хорошо сохранился!

Они уже были далеко от этой телефонной будки. — Слушай, Эльмирк, а какими мы будем старухами?

Эля согнулась и на широко расставленных ногах, переваливаясь, захромала по лужам:

— Вот такими. Свернет нас эта жизнь баранкой, в раковину улитки и голова между ногами…

— Фу, ты! Не надо…

Она выпрямилась. А дождь уже кончился. И солнце, и радуга в небе, как забытье — такое красочное и радостное после грозного ливня…

— Тань, я чувствую, что в моей жизни что-то должно случиться. Такое, очень значительное. Оно перевернет все, все.

— Конечно, случится. В театральный поступишь.