— Ах, наши скромные покои вам приглянулись? — с лукавой усмешкой поинтересовалась Мила, — Не стесняйтесь, чувствуйте себя как дома. Вон там садитесь, это самые дальние кресла для гостей.

Дочь князя Пушкина явно наслаждалась реакцией девушек и не упускала случая их подколоть. Особенно ее забавляла заносчивость Насти.

— А что это за шар такой необычный? — тут же поинтересовалась Демидова, стремясь скрыть смущение.

— Это? Да так, безделушка, — отмахнулась Мила, — Папина прихоть, говорит, успокаивает.

И девушки продолжили диалог, переполненный пассивной агрессией. Настя изо всех сил старалась не показать своего восхищения чужим богатством. А Мила пыталась поймать её на неловкой фразе.

Лыков на ужине так и не появился. Видимо, продолжал свое путешествие вокруг света.

Мы расселись за огромным столом, накрытым белоснежной скатертью. Слуги стали приносить изысканные блюда на серебряных подносах.

Первым подали суп из трюфелей с взбитыми сливками. Его ароматный пар щекотал ноздри. Затем появилась жареная фазанятина в соусе из красного вина с гарниром из овощей.

Князь Пушкин любезно беседовал со мной о том о сем. Узнав, что я потерял память после пробуждения силы рода, он стал рассказывать о моем отце:

— Ах да, князь Долгоруков-старший! Мы с ним были приятелями в молодости. Он увлекался охотой и конным спортом, а я поэзией и философией. Он совершенно не уважал Байрона, представляете? Находил его посредственным. Мы даже пару раз на дуэли из-за этого стрелялись, а потом в больнице на соседних кроватях лежали с пулевыми средней тяжести. И гоготали друг над другом, ха-ха!

— Пули дружбе не помеха?

— Именно!

Воспоминания о прошлом очень увлекли Пушкина. Князь сидел во главе стола, а я по правую руку от него. Пока мы разговаривали, Мила и Настя, сидевшие слева от князя, вели тихую, но ожесточенную схватку за последнюю пироженку с клубникой. На пироженке был красивый кремовый узор в форме топора. Княжны напряженно сопели и старались действовать незаметно, чтобы не привлекать внимание Пушкина.

Настя пыталась наколоть пирожное на вилку, но Мила подставляла под зубчики тарелку. Тогда Демидова резко дернула блюдо на себя, едва не опрокинув стоящую рядом хрустальную вазу.

Мила в ответ ловко заблокировала тарелку второй рукой. Настя нахмурилась, из её глаз стрельнули искры, словно она собиралась использовать силу. Но она вовремя опомнилась. Тогда обманным движением она подцепила пироженку ложкой и уже потянула к себе. Но Мила тоже схватила ложку и прижала ложку конкурентки к столешнице, не давая ей даже шевельнуться. Пироженка откатилась в сторону.

Слуги с суеверным ужасом наблюдали за ожесточенной дуэлью княжон, не решаясь вмешаться.

Пушкин, услышав подозрительные звуки, нахмурился и начал медленно поворачиваться в сторону разбушевавшихся девиц.

— К слову, Сергей Александрович, спросить вас хотел, — сказал я, решив не тянуть учёного кота за яйца, — Вам зять случаем не нужен?

Пушкин застыл изваянием, осмысливая услышанное. Настя и Маша продолжали свою упорную борьбу, хватая друг друга за руки. На наш разговор с князем они не обращали ни малейшего внимания. И, кажется, даже про пироженку забыли, полностью поглощенные друг другом.

Пироженку незаметно взяла Вера. Стрельнув глазами по сторонам, она откусила кусочек и начала жевать.

— Шутить изволите, князь? — Пушкин улыбнулся слегка растерянно.

— Нет, я вполне серьезен, — как ни в чем ни бывало продолжал я, — Я считаю, что союз между Пушкиными и Долгорукими будет максимально выгоден нам обоим.

Две боевые княжны тем временем перешли уже к конкретным боевым действиям. Мила беззвучно душила Настю обеими руками, у той аж глаза лезли из орбит. Демидова в ответ схватила Пушкину за щеки и тянула их в стороны, словно хотела сделать конкурентке улыбку, как у Джокера.

Рядом с ними очень довольная Вера доедала клубничную пироженку.

Князь Пушкин задумчиво почесал подбородок, обдумывая мое предложение.

— Безусловно, союз между нашими родами был бы чрезвычайно выгоден, — начал он, — Однако я вынужден вас огорчить — княжна Мила уже обручена с наследником рода Лыковых, князем Владимиром.

— Наследник Лыков не производит впечатление человека, способного защитить Милу, — улыбнулся я.

— Слово уже дано, — вздохнул князь, — А я не могу забрать его назад. Иначе это будет огромный урон моей чести. Урон для всего рода Пушкиных.