Шрифт:
Миссис Веллингтон Пинкус устроила чай в честь нового раввина.
– Пожалуйста, - угощает она его, - возьмите ещё кусочек штруделя.
Раввин поднял руку, отказываясь.
– Спасибо, дорогая леди, но я уже съел два.
– Четыре, - поправила его миссис Пинкус, - но кто же считает?
Сэм дорого заплатил за рыбалку и вот сидит жарится на солнце, а рыба не клюет. Он пробовал на червя, на лягушку, на четыре искусственные наживки - всё без толку. Наконец, крайне расстроенный, он сматывает леску и, достав из кармана пригоршню монет, кидает их в озеро.
– Раз вам не нравится все мое, сами купите себе, что вам нравится.
С пятого раза Гольдштейн изловчился и со всей силы ударил по мячу, и стал с удовлетворением наблюдать за его полетом.
– А-а, на этот раз я попал по мячу что надо!
– гордо сказал он мальчику, таскающему за ним клюшки.
Тот вздохнул.
– Мистер, мяч на месте. А летят ваши часы.
Сидя на веранде ресторана Розенталя в горах Кэтскилз, две дамы хвастаются значимостью должностей, на которых работают их мужья.
– Мой Луис, - говорит одна, - занимает на фабрике такую важную должность, что если там что-то случается, то ответственность за это всегда несет он.
Абрамович, приехав в Америку мальчишкой без гроша в кармане в 1920 году, постепенно пробился в жизни и стал миллионером. На торжественном обеде в честь его шестидесятилетия он взволнованно сказал:
– Это могло случиться только в Америке. Шестьдесят лет назад у меня не было ни гроша. А теперь я старший партнер в компании "Фидельман и О'Рурк". И самое удивительное - что я О'Рурк!
Очаровательный отель на карибском побережье. Гольдштейн торопит жену, чтобы она побыстрее одевалась к столу.
– Что мне надеть - от Мейнбокера или от Кристиана Диора?
– спрашивает жена.
– Диора надень.
– А мех? Шиншиллу или соболя?
– Соболя.
– А подушиться? "Арпеж", "Джой" или?..
Гольдштейн не выдерживает.
– Наплевать, хоть куриным салом намажься, только, ради Бога, скорее пошли завтракать!
Абэ чуть не убил своего шестидесятилетнего сына сообщением о том, что он только что женился - на пятидесятилетней женщине.
– Женился?
– восклицает сын.
– Пап, да ты что? Тебе же восемьдесят семь! Зачем тебе жениться?
– Чтобы у меня был друг. Мне надоело одиночество, когда и поговорить не с кем. А сейчас у меня есть любовь молодой жены, которая ухаживает за мной.
– Любовь!
– передразнил сын.
– Какая любовь? Без секса это одни слова. А ты слишком стар для секса.
– Кто слишком стар?
– возмутился отец.
– Да у нас секс почти каждую ночь!
– Почти каждую ночь?
– Да, почти каждую ночь. Почти - в понедельник, почти - во вторник, почти - в среду, почти...
– Бойчик (еще один гибрид английского со славянским - примеч. перев.), суп холодный, - заявил Пинкус официанту, даже не отпробовав.
– А я люблю, когда суп горячий.
Официант принес другую тарелку. Не взяв в руки ложку, Пинкус сказал:
– Недостаточно горяч! А я хочу горячий!
Растерянный официант принес третью тарелку. Пинкус сложил руки на груди и покачал головой.
– Тоже недостаточно горячий!
Официант не выдержал:
– Откуда вы знаете?! Вы же даже не пробовали его!
– А очень просто: раз вы подолгу держите в нем большой палец, значит, он не горячий.
– Эй, шмендрик (уменьшительно-уничижительное обращение - примеч. перев.), - спрашивает Шлепперман, - вот всё говорят об относительности, о теории относительности Эйнштейна. Что это за чертовщина, вот ты мне не можешь объяснить?
– Почему бы и нет? Вот идете вы к зубному выдернуть зуб. И сидите вы в кресле минут двадцать, а вам они кажутся целым часом. А вот вы идете на бродвейское шоу, три часа получаете удовольствие, и время пролетает, как пять минут. Вот вам и относительность.
Шлепперман неуверенно кивнул головой.
– Понятно. И что, Эйнштейну вот за это и деньги платят?
Старую еврейку разбирало любопытство - очень хотелось посмотреть на колонию нудистов рядом с её домом, и она как-то выбрала момент и подсмотрела в щель в заборе.
– Фу!
– поморщилась она.
– Смотреть не на что: одни гои.
Подруга миссис Гинзберг прибегает к ней и сообщает, что её мистер Гинзберг бегает за молодыми курочками. Миссис Гинзберг пожала плечами.
– Ну и что?