– Автоматы!
– саркастически повторил Иванов.
– Может, тебе пулемет дать? С пулеметом еще лучше...

Он вдруг сорвал с плеча автомат и вытянул перед собой, зло выкрикнув:

– Бери мой автомат, кто хочет, чтобы ему оружие на блюдечке поднесли. Бери! Я себе автомат в бою добуду...

Никто не решился взять автомат. Иванов подержал еще немного в вытянутой руке, потом брезгливо сложил тонкие губы.

– Значит, нет желающих автомат задаром получить? Тогда пошли с нами добывать оружие.

Уверенный, что никто не осмелится ослушаться его, Иванов повернулся к ним спиной и пошел к двери. Мы двинулись за ним.

На дворе уже было совсем темно. Нам пришлось задержаться немного, чтобы всмотреться в темноту. Лишь после этого мы могли разглядеть очертания других бараков, казарму охранников и домик начальника лагеря. Окна бараков, казармы и домика были завешаны, и свет проникал наружу только по краям, вырисовываясь на черном фоне редкими рядами желтоватых рамок. Наиболее яркими эти рамки были в доме начальника. Оттуда доносились возбужденные голоса. Вероятно, лагерные шишки собрались там, чтобы гульнуть. Обменявшись всего лишь двумя-тремя словами, мы решили ударить прежде всего по этому домику.

Гуляки еще не опьянели и все же не могли понять, что случилось, когда чернолицые, оборванные и грязные военнопленные ввалились к ним. Начальник лагеря - дородный мужчина с большим круглым и рыхлым лицом и красными, как кета, губами сладострастника - вскочил на ноги, сбросив с ручки своего кресла молоденькую девушку, и заорал возмущенно:

– Что за рожи? Кто пустил?

И только увидев, как Иванов нацелил автомат в его толстую грудь с железным крестом, в какую-то долю секунды понял, что сейчас умрет, и отчаянно завопил:

– Не надо! Не надо!

– Надо! Надо!
– прокричал в ответ Иванов, нажимая гашетку автомата.

Начальник плюхнулся в кресло, точно смертельно устал стоять на ногах, потом уронил голову на плечо. Эсэсовец в дальнем углу юркнул под стол, свалив на себя тарелку с едой, остальные остались сидеть. Повернув к нам побелевшие в одно мгновение лица, они смотрели большими остановившимися глазами. Неожиданная смерть, о которой узнаешь перед самым ее приходом, парализует волю. Эти люди, привыкшие убивать других, не сделали даже попытки сопротивляться.

Лишь когда я захотел убедиться, не притворяется ли кто убитым, снизу, от кресла начальника, за которым пряталась забытая нами содержанка, хлопнул слабый выстрел. Мне показалось, что кто-то сильно ударил меня в спину. Обернувшись на выстрел, я увидел скорчившуюся за креслом девушку, нацелившую свой маленький, почти игрушечный пистолет мне в живот. Зажав пистолет в ее руке, я рванул девушку вверх. Она вскочила, но не открыла зажмуренных от страха глаз и сжалась, ожидая выстрела или удара. Была она молоденькой, лет шестнадцати-семнадцати, хрупкая, как подросток, с беспомощно пухлыми губами и по-детски округлыми щеками. В скорченной фигурке было столько жалкой обреченности, что я не решился даже ударить ее. Оттолкнув в сторону, я бросился за товарищами, побежавшими к казарме.

Встревоженные стрельбой, охранники всполошились. Вместо молниеносного налета, на что надеялись мы, пришлось ввязаться в беспорядочно тяжелый бой. Хорошо укрытые и вооруженные эсэсовцы били из окон во двор. Их поддерживал пулемет с соседней вышки. Он, правда, не приносил вреда, но его угрожающее и самоуверенное рокотание вдохновляло охранников. Сюда же направляли с вышки луч прожектора. Раскаленный добела, он выхватывал из тьмы крышу казармы, ворота с будками охранников и дальние вышки. Он помогал нам. Оставаясь в тени, которая становилась еще гуще, темнее, мы легко находили и "снимали" прятавшихся у ограды постовых.

Бельгийцы, собравшиеся к тому времени по ту сторону забора, воспользовались неожиданной щедростью врага. Ослепленные прожектором охранники на ближайшей вышке подставили себя под автоматы и карабины друзей Валлона и Дюмани. Через несколько минут Дюмани, забравшийся с забора на вышку, уже поворачивал ее пулемет туда, где сверкал чудовищно-яркий глаз прожектора и грохотал пулемет. Умелые руки и верный глаз кадрового офицера помогли сделать поединок двух вышек молниеносным. Невидимая струя почти моментально погасила прожектор. Ослепнув, пулемет, казалось, потерял способность злобно ворчать и скоро умолк.

Ободренные помощью, мы поползли к казарме смелее. Лобода, ухитрившийся принести бутылку с горючей жидкостью, запустил ее в окно. Пламя взвилось, осветив казарму изнутри. Мы подобрались вплотную к казарме и, укрывшись за кирпичными стенами, приготовились к перестрелке. Группа охранников, то ли спасаясь от огня, то ли решив атаковать нас, бросилась в окна. Завязалась рукопашная. Даже не рукопашная, а драка. Ожесточенная, беспощадная, смертельная. Это была самая жестокая драка, какую я когда-либо видел. Освещенные пламенем, бушующим внутри казармы, десятки людей избивали друг друга. Душили. Резали. Били прикладами и ручками пистолетов.