Мое сердце падает.

— Нет, — выдыхаю я, понимая, что моя аудиенция с ним подходит к концу. Я уже вижу, как он отстраняется, оглядывается на ожидающих его женщин, нетерпеливо опускающихся на колени возле его шезлонга, чтобы закончить обслуживание его члена. — Пожалуйста— Я машинально протягиваю руку, хватая его за рукав мантии, и Кайто поворачивается ко мне с испепеляющим взглядом.

— Не прикасайся ко мне! — Рявкает он. — Я уже решил, куда ты пойдешь. Отвали. — Он отталкивает меня, и я чувствую, как в уголках моих глаз выступают слезы.

— Пожалуйста, у меня есть брат, я не соглашалась уезжать из Лондона. Я предложила себя, для работы там, а не быть проданной и стать объектом торговли людьми … пожалуйста! Я нужна моему брату. — Мне кажется, что сейчас я что-то бормочу, слова вырываются наружу, но он, кажется, едва слышит меня. Он машет рукой, и рука женщины в кимоно сжимает мое предплечье, на удивление сильная для ее маленького роста. — Пожалуйста! — Кричу я, когда она тянет меня назад, ужас переполняет меня, все мои тревоги о том, как успокоить его, исчезли. — Пожалуйста, я не могу здесь оставаться. Я не могу… я должна идти домой! Я должна…

Кайто уже сидит на шезлонге, откинувшись на спинку, распахивая халат, когда две женщины снова опускаются на него. Последнее, что я вижу, как он откидывает голову назад, светлые волосы рассыпаются каскадом, когда звуки сосущих ему женщин наполняют комнату. Затем двери закрываются, и моя аудиенция с Кайто Накамурой окончена.

— Пойдем. — Женщина тянет меня за руку. — Ты должна вернуться в свою комнату.

— Я не могу. — Я поворачиваюсь к ней, умоляя, надеясь, что у нее появится хоть какое-то сочувствие. — Пожалуйста, помоги мне. Ты тоже женщина… тебя это не должно устраивать. Моему брату всего шестнадцать, и он совсем один дома. Он не знает, куда я уехала. Пожалуйста, помоги мне уехать, помоги мне вернуться в Лондон. У меня нет денег, но я найду способ вознаградить тебя…

Женщина грустно и сочувственно улыбается мне.

— Мне очень жаль, — осторожно говорит она и тянет меня обратно в том направлении, откуда мы пришли. — Я служу дому Накамура, и теперь ты собственность Кайто Накамуры. Не мне указывать, куда тебе идти.

Я, спотыкаясь, иду за ней, в груди закручивается паника. Я здесь никого не знаю. У меня нет денег. Уйти невозможно, и единственный человек, который в силах мне помочь, отмахнулся от меня как от ничтожества. Даже он не хотел меня. Он планирует подарить меня какому-то другому неизвестному мужчине в неизвестном месте.

Моя жизнь больше не принадлежит мне.

— Подожди здесь, — говорит женщина, провожая меня обратно в комнату, где я проснулась. — Еду и воду принесут. Ты можешь снова принять ванну, если хочешь. Я… — Она выпрямляется, ее лицо превращается в гладкую маску. — Мне очень жаль, Ноэль Джайлс.

Мое имя звучит странно из-за ее акцента. Все здесь странно. Я начинаю что-то говорить, умолять еще раз, но дверь закрывается, и я слышу звук поворачивающегося замка. Выхода нет. Я чувствую, как горячие слезы наполняют мои глаза, когда я падаю на пол, мое тело подкашивается, когда последние крупицы надежды покидают меня. Я в ужасе за себя, за то, что будет дальше, но еще больше я боюсь за Джорджи, за то, что случится с ним сейчас, когда меня не будет рядом, чтобы позаботиться о нем и обеспечить его. Вся его семья исчезла, теперь, когда меня там больше нет.

Я потерпела неудачу, с горечью думаю я, рыдая на полу. Выхода нет.

Моя жизнь, какой я ее знала, подошла к концу.

АЛЕКСАНДР

Я просыпаюсь в своей темной спальне, не уверенный в том, как долго я спал на этот раз и который сейчас час на самом деле. Сон — это в основном то, чем я занимаюсь сейчас, за исключением кратких моментов, когда я вытаскиваю себя из постели, чтобы удовлетворить свои телесные потребности: поесть, принять ванну и проверить рану на плече, которая упорно отказывается полностью заживать. Я часто чувствую лихорадку, от чего меня частенько тошнит. Тем не менее, я отказываюсь обращаться за медицинской помощью, которая выходит за рамки моих посредственных возможностей. Я этого не заслуживаю. Я ничего не заслуживаю сейчас, кроме как чахнуть здесь, растворяться в своем окружении, пока ничего не останется. Другие могли бы назвать это жалостью к себе, но я знаю, что это такое на самом деле.

Наказание, которого я заслуживаю.

Я возбужден, мой член прижат к животу, напрягаясь от потребности в освобождении. Несколько ночей назад я проснулся от сна об Анастасии с липкими от спермы бедрами, мои усилия удержать себя от любого удовольствия сводились на нет потребностями моего тела. Этого было достаточно, чтобы сдержать мою похоть ненадолго, я слишком долго отказывал себе, и теперь я снова жажду, отчаянно желая большего. Теперь здесь нет никого, кроме меня, никто больше не сломлен, кроме меня самого. Больше некого дразнить, трогать, мучить или наказывать.

Мне не нужно тянуться к фотографии, она уже четко запечатлелась у меня перед мысленным взором, но я все равно тянусь. Одной рукой я нащупываю ящик прикроватной тумбочки, другой обхватываю член, мучительный стон срывается с моих губ от простого удовольствия соприкосновения плоти с плотью. Даже зная, что я не позволю себе расслабиться, мои бедра уже напряглись, пальцы ног поджались в предвкушении, а яйца отяжелели и ноют. Я опускаю руку, чтобы обхватить их, постанывая…

Сильный стук в дверь заставляет меня резко вскочить и застыть на месте, сопротивляясь желанию свернуться калачиком в постели. Это немедленно повторяется, и я отпускаю свой пульсирующий член, стиснув зубы от нарастающего раздражения. Должно быть, это колядующие или что-то в этом роде, сердито думаю я, разочарованный тем, что меня оторвали от моих ритуалов самоистязания. Проваливайте.