Я снимаю шлем, испытывая потребность поцеловать Лили в лоб. Это стало таким действием, которое мне нравится делать. По крайней мере, когда дело касается Лили.

— Колин! Тащи свою задницу обратно сюда! — я слышу, как мой отец кричит, но я пока отказываюсь обращать на него внимание.

— Ты это слышал, тупица? Твоё присутствие необходимо на льду, — говорит Лили.

— Очень жаль. Потому что я бы предпочёл бы быть здесь, с тобой.

Я кладу указательный палец ей под подбородок, упираясь в него большим пальцем, одновременно наклоняя её голову к себе. Я наклоняюсь и точно так же, как делал это раньше, оставляю медленный и нежный поцелуй на её лбу. Её кожа тёплая на моих губах, каким-то образом она наполняет моё тело таким количеством тепла, которого я никогда раньше не чувствовал.

Когда я отстраняюсь, то замечаю, что Лили прикусывает нижнюю губу, пытаясь скрыть улыбку. Она с треском терпит неудачу.

Я провожу большим пальцем по её губам, освобождая нижнюю губу Лили от её зубов.

— Не прячь свою улыбку. Она слишком красивая, чтобы прятать её, — шепчу я.

— Ты должен идти. Тренер Картер разозлится.

— Он мой отец. Он в любом случае разозлится.

— Да, но это твоя территория, Колин. Твоё место здесь. На арене играют в хоккей. Ты ведь хочешь стать профессионалом, верно? — я киваю. — Так что ты должен пользоваться временем на льду, которое у тебя есть, и совершенствоваться.

— Ты хочешь сказать, что я плох в том, что делаю?

— Вовсе нет. Но всегда есть место для совершенствования, — мягко говорит она.

— СКАЗОЧНАЯ ПРИНЦЕССА! — кричит один из моих товарищей по команде. Скорее всего, Грей.

Лили смеётся.

— Мне нравится твоё новое прозвище.

— Моё новое прозвище — Крестная Фея. Я не приму никакого другого, — говорю я ей.

— Это ещё хуже.

Я беру в руки бутылку с водой Лили и делаю несколько глотков. Кажется, она не возражает против этого. Даже если она это сделает, мне будет всё равно.

— Не тогда, когда ты меня так называешь, — подмигиваю я ей и наклоняю её лицо в сторону. Теперь щека Лили обращена ко мне.

Я наклоняюсь ровно настолько, чтобы поцеловать её в щеку, но у Лили другие планы.

Мои губы в дюйме от её щеки, когда Лили поворачивает голову ко мне лицом.

— Что ты…

Наши губы встречаются. Это совершенно нежелательно и случайно, но я не хочу уходить. Когда её мягкие губы встречаются с моими, я больше не думаю о том, кто нас окружает. Всё, что для меня важно — это Лили. Лили и её губы, которые соприкасаются с моими. Те же губы, которые посылают покалывающие искры по моему телу, умножая жар, поднявшийся внутри меня минуту назад, в пять раз.

Это новое чувство для меня. Я никогда не чувствовал такого электричества, пробегающего по моим венам, когда целовал кого-то.

Я слышал, что такое может случиться. Я читал об этом, но никогда не испытывал на себе. Особенно с таким детсадовским поцелуем, как этот.

И всё же это нечто большее, чем просто чувство возбуждения. Он более насыщенный, по-другому захватывает дух.

Это нечто большее.

Всё, что меня окружает, не существует. Мы не на хоккейной арене. Здесь нет двадцати одного моего товарища по команде плюс моего отца, наблюдающих за тем, как мы целуемся.

Здесь только Лили и я. Два случайно целующихся друга.

Но тогда почему я не хочу отрываться от её губ?

Почему я хочу притянуть её ближе, ощутить её вкус на своём языке? Почему я хочу чувствовать её ближе, целовать её сильнее, глубже?

Как бы мне не хотелось отстраняться, я знаю, что должен.

Это был несчастный случай. Этого не должно было случиться. Мы с Лили не должны были целоваться. Мы друзья. Друзья не целуются.

Её щеки пылают, когда я снова смотрю на неё. Я надеюсь, что сейчас это ничего не изменит.

Она явно смущена. Терпеть не могу это.

Часть меня надеется, что она почувствовала те же мурашки, пробежавшие по её спине, опьяняющие её тело мной, как моё было опьянено ею. В то же время я надеюсь, что для неё это ничего не значило. Потому что, если бы это произошло, это усложнило бы «свидания», которые я запланировал.

Считаются ли они вообще «свиданиями»?

Я осознаю, что часто шучу по этому поводу. Иногда я называю её своей девушкой, говоря ей это в лицо, хотя знаю, что это не так.

Что это значит? Почему меня вообще волнует, умрёт она или нет?

Конечно, теперь, когда я узнал её лучше, мне не всё равно. Но почему меня это волновало с самого начала?

Я просто держу пари, что это всё из-за Эйдена. Он убедился, что я позабочусь о людях, не позволив при этом себе потеряться в славе и деньгах. Но Эйден и Лили для меня — два совершенно разных человека. Это было не моё дело, а Эйдена. Я сделал её своей, чтобы заботиться о ней, и теперь она слишком важна для меня, чтобы останавливаться.