— Почему я должен тебе верить, Белов? Особенно, после того, что произошло год назад?

— А у тебя нет другого выхода. Но если у тебя есть хоть немного мозгов, ты и сам поймёшь, что я не лгу. Так вот. Два условия моего молчания: моя безопасность и твоё невмешательство в наши с Миланой дела. А сейчас мне пора, меня Милана ждёт. Надеюсь на твоё благоразумие.

— А я на твоё. Давай, иди уже, я понял всё, — отец устало махнул рукой.

Я подождала, пока шаги Матвея стихнут, и лишь тогда вышла из-за шторы. Мне стало даже жаль отца — настолько он испугался и побледнел, увидев меня.

— Доча? — прошептал он.

— Да, папа, это я. И я всё слышала. Знала, что вы с Матвеем будете разговаривать здесь, пришла раньше и спряталась.

— Видимо, плохо я тебя воспитывал, недостаточно внимания уделял этикету. Не внушил, что подслушивать чужие разговоры нехорошо.

— Даже если разговаривают два человека, которых я больше всего люблю в этой жизни? Даже больше самой жизни?

— Не знаю, как реагировать на твои слова, дочь.

— И я не знаю. Но факт остаётся фактом, папа: я люблю тебя и люблю Матвея, и при этом вы друг для друга самые первые враги. Вы по-настоящему ненавидите друг друга.

— Зачем он тебе, доченька? Он старше тебя на тринадцать лет. Непонятно, где живёт. Непонятно, чем занимается.

— Ты тоже старше Ольги на тринадцать лет, папа. Почти на четырнадцать. Не забыл?

Отец плотно сжал челюсти, с яростью глядя на то место, где недавно стоял Матвей. Так, что если бы Матвей по-прежнему был там, то, наверно, превратился бы в горсть пепла.

— Я дал Ольге уверенность, благосостояние и семью. Что может тебе дать этот авантюрист и проходимец?

— Самого себя. А мне больше ничего и не нужно. Только Матвей способен сделать меня счастливой, только рядом с ним я живу полной жизнью. И вообще дышу.

— Романтический бред, дочь! А его на хлеб не намажешь.

— Не переживай за нас, папа, мы найдём, что намазать на хлеб.

— За вас?!

— Кстати, папа, ты тоже авантюрист, и далеко не всегда действуешь в рамках закона и совести. Взять хотя бы историю с Матвеем. Но я верю в то, что ты непричастен к смерти твоего дяди.

— Спасибо, дочь, — горько усмехнулся отец. — Знатно вы с твоим великовозрастным кавалером припёрли меня к стене.

— Подожди, — я подняла ладонь. — Но я записала ваш с Матвеем разговор…

Я отчаянно блефовала, потому что не сообразила сделать запись. Я блефовала, а отец верил! Он во все глаза смотрел на меня, а лицо его стало почти зелёным.

— Записала и успела переслать кое-куда. Поэтому, папа, если хоть один волос упадёт с головы Матвея по твоей вине… Ты понимаешь?

— А ещё говоришь, что любишь меня, — папа покачал головой, в изнеможении опустился на один из стульев и плеснул в свой стакан ещё виски. — Предательница и шантажистка. Да и дружок твой наверняка сделал запись, куда ж без этого?!

— Не бросайся такими громкими обвинениями, папа! Я всего лишь борюсь за свою любовь, так, как это когда-то делал ты. Только, в отличие от тебя, я никому не причиняю зла и никого не обездоливаю. И я меньше всего заинтересована в том, чтобы моя запись увидела свет. Просто предупредила. Мало ли, тебе вдруг покажется, что я вовсе не должна быть с Матвеем, и ты решишь убрать его с дороги. Мне нужны гарантии, что этого никогда не произойдёт.

— Можешь быть спокойна, Милана. Этого никогда не произойдет. Я слишком дорожу тем, что имею.

— Вот и отлично, папа! Я рада, что мы с тобой опять находим общий язык, прямо как в старые добрые времена. А теперь я пойду, а то Матвей, наверно, уже обыскался меня.

Я поцеловала папу в щеку и выскочила из кабинета. Потом вышла из дома через кухню, сделала ещё небольшой крюк и появилась в саду со стороны беседки.

Вскоре я увидела Матвея, и сердце моё бешено забилось.

Он стоял возле музыкантов, исполняющих живую музыку, а в руках у него был шикарный букет.

Проклятье! Со всеми треволнениями сегодняшнего вечера я совсем забыла о своём третьем задании. Раз уж Матвей самовольно выполнил второе, то…

Я приближалась, умоляюще глядя на улыбающегося Матвея.

"Пожалуйста, не надо!" — кричали мои глаза.

Но Матвей либо не понял моей мольбы, либо не захотел понимать. Едва я приблизилась, как он сделал знак музыкантам, и те замолчали.

— Дамы и господа! — громко сказал Матвей. — Прошу минуточку внимания! Извините за то, что столь бесцеремонно отнимаю ваше драгоценное время, но думаю, вы простите меня, когда узнаете, с какой целью я это делаю.

Гости остановились, с любопытством глядя на Матвея. Разговоры стихли.