Росс видит эту «Р.». Бывшую «Б.» — подпись Беллио, несколькими штрихами превращенную им в свою собственную.

Мия, прихрамывая, уходит в другую комнату, прижимая руку к груди, точно сломанное крыло.

Горилла Росс с помощью рук добирается до тайника Мии и сворачивает косяк. Первый за двадцать семь лет. Первый с тех пор, как он завязал с наркотой. С «красным мясом». С радостями неестественно измененного состояния. С утоляющей злобу работой по металлу.

Робардс делает глубокий вдох.

Голова гудит.

Тело гудит.

Фантомные ноги гудят.

За окном гудит клаксон.

— Прибыл лимузин, чтобы отвезти вас на съемку, сэр. Еще раз поздравляю с юбилеем.

Робардс выдыхает.

Мия возвращается из главной спальни.

«Где главная спальня?» — задумывается Росс. Он путает планировку чикагского лофта с другим лофтом в том, другом, городе.

Мия выкатывает большой чемодан. Направляется к двери.

— Сегодня наша годовщина, Мия. Тридцать лет.

— Это твоя годовщина. И не тридцать, а двадцать семь.

— Тридцать, если считать первую выставку, — говорит он.

— Конечно, Росс. Ты прав.

И тут Робардс понимает, что скажет это, потому что должен. Он очень обязан Мии этим жестом. Потому что таков сценарий. И когда они снова просмотрят стенограмму, он может тыкнуть в это место пальцем и сказать: «Я говорил». И она не сможет обвинить его в обратном.

Снова гудит клаксон.

— Сэр, лимузин прибыл. Мы ждем.

И Робардс хриплым шепотом произносит:

— Я не смогу без тебя жить.

Мия останавливается, но не оборачивается. У нее на шее и плечах видны лоскуты пересаженной кожи. Мелодрама, сведение двух уникальных личностей к этому — к этому! — вызывает у нее отвращение. Единственный вариант — хлопнуть дверью или просто закрыть ее. Она тихо выходит, оставляя дверь открытой. И через обожженное напалмом плечо бросает:

— Нет. Сможешь.

Они входят в торговый центр не пряча оружие. Держа его дулом вниз. Но они нашли время, чтобы выкрасить наконечники ярко-оранжевой краской, так что большинство людей сочтет эти стволы игрушками, а немногие энтузиасты — пейнтбольными маркерами. Энтузиасты, которые никогда не выкрасили бы наконечники стволов в оранжевый цвет, ведь пейнтбольные маркеры — не игрушки. Охранники не обращают на них внимания. Они слишком заняты: наблюдают за камерами и прожекторами. Идут съемки специального выпуска «Вы сможете», посвященного тридцатилетию деятельности Росса Робардса. Они слишком заняты: показывают на зеркала, расписанные в предыдущие сезоны. Очень просто. Очень легко. Позвольте, я вам покажу. Для затравки Робардс начинает с классической картины на зеркале: безмятежный закат и деревянный домик у пруда со «счастливой голодной форелью».

Би хмурится. Картина, к которой приступает Робардс, — это, по сути, картина Би 1983 года; основа успеха Робардса. Тот же цвет. Композиция. Для разнообразия кое-что заменено: вместо фонтана домик. Вместо водопада роща. Вместо ручья пруд. Би пылает негодованием.

Робардс дирижирует хором увлеченных, скучающих или любопытствующих посетителей торгового центра: «Счастливая голодная форель».

Кувалда хмурится.

— Форель обитает в реках, — бормочет она себе под нос.

— Все вместе, — командует Робардс. Он под кайфом, но держится молодцом.

И все дружно поют: «Счастливая. Голодная. Форель!»

Удар в грудь. Выстрел в упор, смертельный выстрел. Красный кармин распускается красным цветком.

— Я ранен, — кричит Росс Робардс. — Врача! Еще удар. Еще цветок.

Где стрелок?

Робардс отшатывается назад, размахивая пучком волос. Он роняет деревянный черенок — тоненькую палочку, прикрепленную к кончику его фирменного серебристого хвоста. Полутораметрового. Росс считает этот мягкий цепкий хвост своей третьей рукой. Росс Робардс — богатый человек. И единственное излишество, которое он себе позволяет (если не считать коллекции виниловых пластинок, пентхауса и студии в Ирландии, а также современных искусственных ног и время от времени эскортниц), — еженедельное посещение спа-салона и люксовые процедуры для волос с горячим маслом. Он не стригся с тех пор, как вернулся в страну. Кончики волос окрашены кубовым синим. Рубашка цвета изумрудной зелени переливается. Знаменитые синие джинсы забрызганы краской и затвердели от краски бесчисленных картин. Бесчисленные зеркала, бесчисленные телешоу и книги. Знаменитые картины. Знаменитая кисть из собственных волос. Знаменитые джинсы. Синие джинсы, говорит он аудитории, подмигивая.

Взмах руками, удар о мольберт. Зеркало с еще непросохшим безмятежным закатом, домиком, прудом и «жирной счастливой голодной форелью» пошатывается и летит на дешевую плитку торгового центра.

И разбивается вдребезги.

На миллион кусочков.

Миллион маленьких кусочков.

Миллион маленьких форелей в миллионе маленьких прудов.

Миллион маленьких счастливых голодных форелей.

— Форель живет в реках, ты, гребаный безногий халтурщик! — кричит кто-то сверху.

Еще один цветок.