Но всё внимание Малфоя было приковано не к возмущавшемуся старику, а ко второму человеку в этой комнате.

Теодор Нотт.

Тот держал в руках прозрачный стакан и безмятежно улыбался, вольготно раскинувшись на потрёпанном диване. На его губах все так же плясала мерзкая и раздражающая улыбка, почему-то всегда воспринимаемая людьми как нечто милое и сладкое. Ублюдок совсем не изменился, разве что выглядел немного более счастливым, да и кожа у него имела лёгкий бронзовый оттенок загара.

Злость кипящим вонючим дёгтем поднялась к самому горлу. Неплохо отдохнул, да, уродец? Захотелось стереть с ноттовского лица эту гнусную ухмылочку. Драко сжал кулаки и, с большим трудом сдерживая себя, прошипел:

— Где она?

Теодор невозмутимо отсалютовал ему стаканом и отхлебнул какой-то мутной, бурой жижи. Словно не прошло этих месяцев, будто они просто неделю не виделись и встретились в баре.

— Нотт, где она? — с ещё большей злобой в голосе повторил он. Гнев ощущался чёрным липким комком на языке, хотелось плюнуть им в слишком уж счастливое лицо Нотта и посмотреть, как тягуче и медленно будет стекать слюна с его подбородка.

— Я вообще не понимаю, о ком ты, — и снова его ебучая белозубая улыбка, искренняя, как у просветлённого ангела, сошедшего с небес на землю. Буквально на секундочку, чтобы с любовью чмокнуть весь мир в пыльные макушки, а потом вновь взмахнуть белоснежными крыльями и улететь в облака.

Драко глубоко вздохнул и вытащил палочку. Руки нервно подрагивали, и он очень надеялся, что это не сильно заметно со стороны. Тео с любопытством отставил стакан на тумбу и сел ровнее, но жизнерадостный оскал с лица так и не стёр. Салазар, дай сил не убить его на месте. Малфой плавно прошёл внутрь и положил свою палочку рядом с его бокалом. Придётся набраться терпения. С Ноттом всегда сложно.

— Чего ты хочешь? — глухо спросил он.

Тот промолчал, но лицо его постепенно начало приобретать более серьёзный вид: брови он свёл к переносице, рот недовольно искривил и брезгливо поджал нижнюю губу. Улыбчивая мина стекла с него, словно тёплое сливочное масло с ножа. Прекрасно, Теодор на связи. Значит, можно наконец-то поговорить без всех этих его кривляний.

Малфой устало опустился в свободное пыльное кресло и безвольно сложил руки на колени. Бруно обеспокоенно потрепал его по голове, но Драко не обратил на это никакого внимания.

— Совсем дурно, да? — проскрипел старик и, не дожидаясь ответа, всучил ему в руки стакан. Керамический, с отбитым краешком и грязным, несмываемым налётом чайной заварки. Малфой уныло хмыкнул. Бруно все болезни лечил одним методом. Мигрень — настойкой из крапивы, боль в животе — бальзамом из дикорастущей травы, сердечный приступ… на этот торжественный случай у Бруно стоял красивый хрустальный графин с заспиртованной многоножкой. Драко с сомнением заглянул внутрь своего стакана: судя по всему, именно это ему сейчас и налили. Пахло пойло отвратительно — пережжённым в котле зельем. Видимо, выглядел он совсем хреново, раз даже после сломанной двери Бруно ему посочувствовал. Где-то глубоко в душе кольнула совесть — перед уходом надо будет всё починить. Гермиона именно так и заставила бы его поступить. Окажись она сейчас рядом. Малфой не раздумывая выпил содержимое одним глотком. Всё горло сожгло к чертям. Ощущение было такое, будто по пищеводу пустили Адское пламя. На глазах выступили слёзы, и он неудержимо закашлялся.

— Я слышал, что произошло, Малфой, мне жаль… — если бы Драко не знал Нотта, то ему даже показалось бы, что в его интонации проскользнуло искреннее сочувствие.

— Нихуя тебе не жаль, — сквозь кашель выдавил он. — Где Грейнджер?

— Умерла.

— Ложь!

Зелёные, как Авада, и серые, будто стальное лезвие, глаза с ненавистью уставились друг на друга. Между ними было слишком много застарелой, засохшей злости. Подобно чёрной плотной корке грязи, что налипает на обувь после прогулки по дождливому лесу. Не счистить, не стереть, только испачкать всё вокруг. Драко буквально кожей ощущал его обжигающую ярость с примесью обиды. Это казалось сейчас таким легким — скользнуть в его разум и разобрать всю больную башку по кирпичикам. Тео не пытался закрыться. Малфой, даже не желая того, чувствовал его вызов, будто бы тот сам подталкивал — давай, загляни в мои мысли. Драко первым отвёл глаза и покрутил на пальце фамильный перстень с выгравированной буквой М.

— Никакой легилименции. Я просто хочу знать, что с ней произошло на самом деле. Она нужна мне… Ты можешь соврать, ты можешь сказать правду, ты можешь ничего не говорить. Я приму любой твой ответ. Потому что я тебе доверяю. Несмотря ни на что.

На несколько мгновений повисла тишина. Драко в ожидании ответа уставился в свой стакан. Будь он как Трелони, то наверняка мог бы различить в непонятных крупицах на дне какое-нибудь дурное предзнаменование. Но что, если худшее уже произошло?

Теодор издал какой-то нечленораздельный, с нотками брезгливости, звук, и Малфой поднял на него печальный взгляд. Тот выглядел так, словно Драко сейчас, подобно Альбусу, отрыгнул непереваренный комок шерсти на его любимую мантию, и ему теперь это предстояло как-то счищать.

— Вот почему ты всегда так делаешь? — Нотт устало вздохнул и потёр переносицу. — Только начинаю думать, что с тобой всё кончено, как ты снова напоминаешь мне старого Драко.

— Я всегда тот же Драко.

— В этот раз ты заигрался, придурок, — в его голосе прозвучала металлическая жёсткость.

— Знаю.

— Сколько раз ты появлялся на могиле Грейнджер?

— Это не её могила.

— Советую навестить и уже перестать быть слепым.

Ощущение безысходности наполнило до краёв. Малфой встал. Нотт должен был знать. Только он и мог знать! Стало невыносимо горько и больно. Можно залезть легилименцией в его голову, можно вложить нужные мысли, можно Империусом заставить что-то сделать… да сколько угодно примени заклинаний, но это не наполнит ту бездну, которая разверзлась между ними. Всё кончено. С Ноттом всё кончено.