Оказывается, красный конник Николай Семенов не ушел в небытие, а сидит где-то там глубоко внутри и присматривается к изменившейся действительности. Причем, и память и рефлексы никуда не делись, просто спят до поры до времени. Вот взять хоть милую привычку махать свинчаткой. Думаете, это навык ресторанного певца из начала XXI века? Нет уж, в прежней жизни как-то получалось без этого…

— Митяй, — снова повторил и закашлялся из-за мгновенно пересохшего горла.

— Узнал, — удовлетворенно кивнул незнакомец, или в данном случае точнее старый, но забытый знакомый. — Ты что же в лабухи подался?

— Есть-пить надо…

— Хорошо поёшь. Раньше так не мог.

— Революция, — пожал плечами в ответ. — Кто был ничем, тот стал всем.

— Ну не скажи, Николаша. Раньше ты шнифером[1] был не из последних, а сейчас кто? Халдей! Тьфу!

— Полегче! — вырвалось у меня и я едва не задохнулся от злости. Ужасно захотелось забить эти обидные (почему?) слова Митяю в глотку, но вовремя подоспевшие всполохи воспоминаний подсказали, что делать этого не стоит. Уж слишком опасный и злопамятный стоял передо мной человек.

— Вот теперь вижу, что точно ты, — осклабился незваный гость из прошлого. — Характер все тот же, его так просто под маской не спрячешь. Работаешь тут?

— Как видишь, — кивнул в ответ, но тут же сообразил, что меня спрашивают не о музыке.

Если ничего не путаю, то «шнифер» это из уголовного жаргона. Что-то вроде медвежатника, хотя, есть разница, которую я сейчас не могу вспомнить. Но главное-то не в этом. Оказывается, костромской крестьянин Николай Семенов не всегда был идейным борцом за власть народа. Интересненькое дело…

— Кассу, какую приглядел? — продолжил расспросы уголовник.

— Я в твои дела лезу?!

— Базара нет, — сдал назад Митяй.

— Тогда прощай.

— До скорого, Николаша, до скорого, — многообещающе поправил он и поспешил отойти.

«Вот, черт» — как водится, с опозданием мелькнуло в одной умной задним числом голове. — «Надо было ему сразу сказать, что с прежними делами завязал!»

Спал я в последующие ночи плохо. Из памяти то и дело выплывали не слишком связанные друг с другом картинки, в которых мы с Митяем и еще какие-то мутные личности участвовали в явно незаконных делах. То и дело звучали выстрелы, крики, стоны…

— Ты что, братка? — разбудил меня сосед по палате Костя Гайворон.

Еще совсем недавно он был лихим командиром ЧОНа и гонял по степям и плавням разного рода несознательных личностей, нежелающих примириться с Советской властью и жить мирной жизнью. Теперь, после очередного тяжелого ранения, Константин кочевал по госпиталям и очень боялся, что его спишут вчистую.

Наши с ним отношения довольно двойственные. С одной стороны, он видел во мне такого же фронтовика как сам, с другой не очень одобрял публичные выступления по ресторанам. Впрочем, есть еще и третья. Песни в исполнении вашего покорного слуги вызывали у него прямо таки невероятный восторг. Особенно «Марш Буденного» и «Несе Галя воду».

— Бои снятся? — понимающе вздохнул Константин.

— Типа того.

— Знакомое дело. Я сам, бывало, по ночам в атаку ходил. Эскадрон марш-марш!

— Извини, не хотел беспокоить…

— Ничего. Мне не трудно. Тем более тоже не спится. Может споем?

— Ночь же кругом…

— А мы тихонько.

К слову сказать, не такая уж и плохая мысль. Чтобы успокоиться и мысли в порядок привести…

Как родная меня мать провожала,

Тут и вся моя родня набежала.

А куда ж ты, паренек, а куда ты?

Не ходил бы ты Ванек во солдаты.

В Красной армии штыки, чай, найдутся.

Без тебя большевики обойдутся! [2]

Пел и играл совсем тихо, чтобы никого не потревожить, благо в палате нас, несмотря на четыре койки, только двое, а в голову лезли разные мысли. Например, о предполагаемом бегстве на Запад и красивой жизни, которую я собираюсь там вести. Правда, денег или иных ценностей у меня так и не появилось, а значит, исполнение мечты на какое-то время откладывается. К тому же, очень скоро начнется Великая депрессия… может, ну его к черту, эту заграницу?

И вообще, если хорошенько подумать в СССР тоже можно неплохо устроиться. В том числе и музыканту. Песни ведь можно петь разные. Скажем «Шел отряд по берегу…»[3]. Или еще что-нибудь идеологически выдержанное. Утесов вон жил и не тужил, джаз играл, а я чем хуже?

Господи, какие все-таки глупые мысли! Тут совсем рядом непонятный уголовник, явно что-то знающий о прошлом Семенова и способный испортить мне жизнь. Об этом думать надо…

— Костя ты спишь? — прошептал неугомонному соседу, но в ответ донесся лишь его храп. Ну да, практически ж колыбельную ему спел…