Этот отрывок, созданный в дни окончательного упадка Великобритании, проносится сквозь пятьдесят лет времени и попадает в настоящее время в США, что Джеймс Вернон называет "жутким эхом наших дней".

До тех пор пока граждан США учат верить в славную историю манифестации судьбы и невинного динамизма, пока их учат повторять мантры о национальном величии, логика превосходства будет нарушать расовые отношения. Вместо того чтобы катастрофически расценивать перспективу ослабления американской гегемонии как кризис элиты, лидеры США могли бы вместо этого озвучить стремление жить в достойном, гуманном и многорасовом обществе. США не обязательно стремиться быть величайшей нацией на Земле. По мере того как материальные основы исключительности США тускнеют и рассыпаются, у американцев появляется возможность высветить белое превосходство, скрывающееся в языке национального величия.

Тезис 7: Риторика "взлета и падения" обрамляет расширение империи как мужское приключение.

Следствие: Деклинистская риторика обрамляет сокращение империи как историю о погубленной мужественности и предательстве нации. Ни один анализ современных интеллектуальных ограничений мейнстримного деклинизма не будет полным, если не отметить, что тропы подъема и падения были вплетены в героическую и маскулинистскую концепцию государственной власти. Они также вплетены в трагический, часто завуалированно мужской, нарратив утраченной власти. Значение гендера в языке национальной судьбы несомненно. Однако оно также тонкое и косвенное, заложенное ниже порога сознания фактов, данных и моделей. Поэтому он редко рассматривается в книжных анналах американского упадка.

Эпические истории о взлете и падении великих держав, как правило, представляют собой жанр исторической литературы, в котором доминируют мужчины и представлена версия истории Великого человека. Восхождение Трампизма и поражение Хиллари Клинтон в 2016 году было подогрето кричащим языком мужского реванша, соединенного с белым национализмом. Чувство обиды, которое движет авторитарным популизмом, - это не просто вопрос "забытого белого рабочего класса", а мужчин, которые чувствуют, что процессы модернизации проходят мимо них, уменьшают их перспективы и крадут их идентичность. Лысый гендерный традиционализм движения MAGA очевиден. Но даже для тех американцев, которые значительно левее Трампа, большая часть мужской ностальгии связана со старой, исчезающей идеей невыразимой Америки.

Сентиментальная связь утраченной мужественности и утраченного величия находит свое отражение в политической жизни, особенно во времена национальной неуверенности в себе. Либеральная панихида Аарона Соркина о великих людях, приведенная в главе 1, отражает унтерменш американского мачизма. В его список великих людей входят не только Эйзенхауэр, Кеннеди и Гленн, но и инженеры, исследователи и ученые-ракетчики, которые превратили военно-промышленный комплекс США в динамо-машину мирового масштаба.

Теперь эксперты-мужчины чувствуют себя оттесненными на второй план перспективой американских сумерек. Обиженная мужественность, отмечает критик Нина Байм, составляет основу многих популярных американских жанров. Деклинизм - один из таких жанров. Неудивительно, что женщины-историки и ученые-феминисты выдвинули ряд наиболее сильных контраргументов против эпопеи подъема и падения, которая доминирует в публичных дискуссиях о судьбе и упадке. Для таких изучающих Британскую империю, как Антой-Нетт Бартон, Хейзел Карби, Кэролайн Элкинс, Кэтрин Холл, Энн Макклинток и Прия Сатиа, хорошая история требует осознания гендера и власти на каждом уровне. Вспомните рассказ Элкинс о бессознательном стремлении к мужскому контролю в колониальной Кении (209) или рассказ Макклинток о патерналистских фантазиях администраторов в британской Южной Африке (232-257).

Такие истории показывают жизненно важные точки соприкосновения гендера и власти в старых колониальных сферах деятельности. Но классические имперские нарративы также закрепляют мужской этос героической борьбы даже в новомодных пересказах этого прошлого. Чтобы создать то, что Бертон называет "более беглой историей империи", историкам необходимо обратиться к тропам утраченного величия с учетом гендерного фактора (220). Женщины-историки возглавили скептическую борьбу против империалистической апологетики и против деклинистского фетиша утраченного величия. Сатиа, например, описывает тесную связь академической истории с имперским эпосом. Она отмечает, что "включение женщин и цветных людей" в эту дисциплину изменило традиционные представления, что, в свою очередь, изменило маскулинную текстуру и трагический этос великой истории (2).

Тезис 8: Эпические сказания об имперском взлете и падении искажают нарратив национального упадка.

История цивилизации как накатанная западная эпопея почти неотразима. В ней есть величие и простота. Она царственно проносится от Египта к Греции, от Греции к Риму, от Рима к христианству, от Испанской империи к голландской, от голландской к британской, от британской власти к американской гегемонии. Несомненно, часть привлекательности этого повествования обусловлена удовлетворительным применением трагической судьбы (те, кто возвышается, должны пасть) и прогнозируемой логики человеческой смертности (все должно закончиться). Он также предоставляет метаисторическому наблюдателю высокую точку обзора. Она прокладывает единую тропу объяснения через огромные неизвестные и энтропийные детали истории. Она вестернизирует ближневосточные "колыбели цивилизации" и игнорирует экономическую мощь Азии до XVIII века (Абу-Лугод, Бин Вонг, Франк, Померанц). Традиционная привлекательность этой истории - иногда ее называют "перевод императорской" - заключается в том, что она начинается и заканчивается на Западе.

Представление о том, что Америка была последней кульминацией цивилизационных усилий, теперь само по себе находится в опасности. Будущее упадка требует нового сценария.

Тех, кто хочет предупредить американцев об их падении, часто завораживает знакомая литания: The Decline and Fall of Rome, The Rise and Fall of the Great Powers, The Collapse of Complex Societies, How Societies Fail, Weary Titan, Colossus. Эти каденции звонят как колокола. Они формируют грандиозный сюжет упадка, даже когда их пользователи пытаются работать против их логики. Существует любопытный парадокс, по которому многие комментаторы, желающие предписать увядающей Америке действия и политику, также хотят вызвать в памяти захватывающую и трагическую историю падения. Как сложно пытаться обратить великие движения истории против них самих, чтобы спасти Америку от этой железной логики преемственности!