— Никто не виноват. Осложнения случаются.

Я игнорирую отца, по крайней мере, пока он не заговорит снова, потому что этот человек не может оставить меня в покое.

— Ты уже звонил Эмори?

У меня кружится голова.

— Какого черта мне это делать? Мне позвонить Эмори? Да, этого не произойдет. Вся её семья меня ненавидит, потому что я убил их дочь.

— Это её семнадцатый день рождения, Майлз. Я знаю, что вы, ребята, не очень хорошо ладите, но…

— Милли сегодня исполнилось бы семнадцать, — бормочу я и падаю обратно на кровать. Моя голова ударяется о деревянное изголовье, но мне все равно. Какая-то часть меня желает, чтобы моя подушка сейчас пропитывалась моей кровью, и я был в нескольких шагах от смерти. Но поскольку мой отец не волнуется, я в этом сомневаюсь.

— Именно поэтому позвонить Эмори может быть хорошей идеей.

— Я ей не нравлюсь, папа. Звонить Эмори и поздравлять её с днем рождения через четыре дня после того, как из-за меня умерла её сестра-близнец… так себе идея. Это жестоко. Это типа: «О, я убил твою сестру, но, в любом случае, я надеюсь, что у тебя все хорошо. Кроме того, мне ужасно жаль, что она умерла, но знаешь, по крайней мере, у тебя отличный день рождения, ладно?»

Мой отец открывает рот, чтобы что-то сказать, но прежде чем он успевает произнести какую-нибудь глупость, вроде оправдания, я перебил его.

— В чем вообще было осложнение? Врачи не разговаривали со мной, потому что я не из семьи Милли, и это все полная херня, потому что у нас есть общая дочь. Но нет, для этих дурацких врачей я всего лишь глупый восемнадцатилетний ребенок, от которого забеременела несовершеннолетняя.

— Ты тоже был несовершеннолетним, когда она забеременела, Майлз.

Я закатываю глаза, и еще раз, когда этот глупый ребенок на руках у моего отца снова начинает плакать. Клянусь, она не умеет держать язык за зубами.

— Заставь её остановиться. Пожалуйста, заставь её остановиться! — Я прижимаю обе руки к ушам, молясь, чтобы это заглушило плач. Это не работает.

У нее ещё нет имени. Я мог бы отдать её на усыновление, для неё так будет лучше. Я не могу быть отцом. Мне нельзя позволять быть отцом. Не без Милли рядом со мной. Мы сказали, что сделаем это вместе, а не я сделаю это один.

Мой отец даже не пытается заставить её перестать плакать. Он просто смотрит на меня, наши глаза встречаются, и что-то в его взгляде подсказывает мне, что он не планирует останавливать и этого ребенка.

Он ждет, пока это сделаю я.

Я не знал, как это сделать, даже если бы захотел. Я ни разу не взял её на руки с тех пор, как она родилась. Я даже почти не взглянул на нее. Несколько раз, когда я проходил мимо её кроватки и позволял себе бросить быстрый взгляд, это занимало всего секунду или две, когда я шел в ванную, прежде чем вернуться в постель и выплакать всю свою душу из тела.

— Ей нужен отец, Майлз, — едва слышу я голос отца, я позволяю рукам опуститься по бокам и прошу его повториться. Он повторяет.

— Она заслуживает отца, который любит её. Ты любишь её, Майлз. Мы оба знаем, что это так. Я знаю, что трудно притворяться, будто ничего не произошло, и никто не просит тебя отмахнуться от смерти Милли. Но теперь ты отец. Теперь у тебя есть обязанности. Ты не можешь оплакивать свою жизнь и испытывать ненависть к единственному существу, которое у тебя осталось от женщины, которую ты любишь. Обещаю тебе, что через несколько лет, когда эта маленькая девочка будет бегать по дому и просить о помощи кого-нибудь, кроме своего отца, ты пожалеешь, что не был рядом с ней. Тебе захочется быть тем человеком, к которому она обратится, потому что ты её отец, а не я, и тем более не жених Мейв. Ты.

Он кладёт мою дочь мне на колени, затем встает, чтобы выйти из комнаты. Вот тогда я паникую.

— Ты не можешь просто оставить меня здесь наедине с ней! — Мой голос дрожит от захлестывающей меня паники. Мне хочется кричать ему вслед, но тише, потому что она внезапно перестает плакать.

Я смотрю на маленького ребенка у меня на коленях, мое дыхание успокаивается, чем дольше я задерживаюсь на её лице.

— Папа, — говорю я, мой голос наполняется страхом, я все еще немного не уверен, что делать. Но когда я поднимаю глаза, его уже нет. Он просто оставил меня здесь одного. С ребенком.

Я осторожно подношу руку к её лицу и нежно ласкаю её щеку указательным пальцем.

Она очень милая. Как я не заметил этого раньше?

Но что мне с ней делать? Я не могу дать ей хорошую жизнь. Не из-за денег, у меня есть большой трастовый фонд, которым я мог бы оплатить её колледж, даже если бы до тех пор я жил за счет него один. Но сейчас я едва умею дышать самостоятельно. Я ни за что не смогу вырастить ребенка сам. Милли знала бы, что делать.

Но Милли здесь нет…