Майлз садится на пол, избегая зрительного контакта со мной…

— Она причиняла тебе вред всю твою жизнь. Ты можешь не замечать этого, но она с первого дня сравнивала тебя с Милли. Хороший родитель так не делает. Ей не нравится видеть тебя счастливой. Всю жизнь она наказывала тебя за то, что ты была рядом, а после смерти Милли стало хуже. Я был там, Эмори. Я слышал, как она кричала на тебя, когда думала, что на вечеринках по случаю дня рождения никого не осталось. Я слышал, как она кричала на тебя, когда ты получала плохую оценку или отказывалась от работы моделью и ставила школу на первое место. Я всё это слышал. И я даю гарантию, Эмори, что она не очень хороший родитель. Она не любит тебя. Так что извини, если я верю в то, что она способна на ещё более ужасные вещи.

— Она любит меня, — утверждаю я, хотя мой голос звучит недостаточно уверенно. — Она никогда бы не причинила мне вреда.

Майлз на мгновение выглядывает, для того чтобы снова опустить взгляд на пол перед собой.

— Она уже причинила тебе боль, Эмори.

Нет, она моя мать. Она никогда бы… не причинила мне вреда намеренно.

— Она хочет для меня самого лучшего. Она хочет, чтобы у меня было что-то настоящее. Она ненавидит тебя, потому что знает, что наш брак фиктивный.

Он поднимает глаза и встречается со мной взглядом, несмотря на то что слезы все еще свободно текут.

— Мы женаты, Эм. Насколько реальными должны стать наши отношения, прежде чем тебя перестанет волновать то, что думает о нас твоя мать? Насколько реальнее должны стать твои шрамы, прежде чем ты поймешь, что она никогда не относилась к тебе так, как родитель должен относиться к своему ребенку?

— У-у меня нет никаких «шрамов».

— Они есть. Не физические, но она всю жизнь оскорбляла тебя морально, Эмори. Как ты думаешь, откуда взялась твоя привычка голодать? Не от модельного агентства, а от того, что эта женщина продолжала называть тебя толстой, хоть ты никогда не была такой. Как ты думаешь, почему ты ненавидишь, когда тебя сравнивают с кем-либо? Женщина, которая всегда сравнивала тебя с твоей сестрой-близняшкой и называла уродливой, несмотря на то что ты выглядела точно так же как Милли.

Почему мы обсуждаем это? Мы должны были обсуждать, почему Майлз думает, что моя мать сообщила о нем в CPS, а не её прошлые ошибки.

— Она моя мать, Майлз. Её мнение обо мне всегда будет иметь для меня значение. Она не виновата, что я принимаю всё слишком близко к сердцу.

Он поднимается с пола, сокращая расстояние между нами. Майлз кладет руки на мое лицо, окутывая его теплом. Я позволяю ему это.

— Да, именно поэтому ей вообще не следовало говорить такое. Тот, кто любит тебя, так не делает, — на этот раз его голос звучит нежно, он больше не кричит. — Возможно, я не лучший отец, Эм, но мысль о том, чтобы сделать с Брук то, что делает с тобой твоя мать, заставляет меня хотеть умереть. Я лучше сгнию в аду, чем когда-нибудь скажу своей дочери, что она недостаточно хороша или что ей нужно похудеть, чтобы другие люди любили её. Видеть только недостатки и указывать на них при первой возможности — это не любовь.

Майлз вытирает мои слезы. На этот раз я не останавливаю его.

— Она… любит меня.

— Она никогда не проявляла к тебе любви, Эмори. Никогда. Ни разу за всю жизнь.

Из моего горла вырывается рыдание. Он прав, я знаю, что он прав, но я не хочу принимать эту реальность. Она моя мать. Она должна любить меня. Она должна заботиться обо мне.

Я сжимаю его запястья, просто крепко держу.

— Если это не любовь, Майлз, то что это, черт возьми, такое?

Он наклоняется, прислоняя свой лоб к моему. Его глаза закрываются, и он выдыхает воздух, который касается моей коже.

— То, что у нас есть, — шепчет он. — Чувствовать себя свободным рядом с кем-то. Тебя не осуждают. Это правильно, Эмори. Рядом со мной ты довольна, спокойна. Тебя не беспокоят риски, которые несет любовь. Знаешь, что тебе не нужно переживать плохие времена в одиночку.

Всё… то, чего не дала мне моя мать.

— Тебе этого недостаточно, верно? — спрашивает он, отрывая свою голову от моей.

Наши взгляды встречаются, и хотя мой мир сейчас кажется размытым пятном, я все ещё вижу боль в его глазах. Это разбивает мне сердце.

— Я говорю тебе, как сильно тебя люблю, но тебе всё равно этого недостаточно. Ты не хочешь видеть, что любовь — это не насилие, — он глубоко и болезненно вздыхает. — Я люблю тебя, Эмори Кинг. Я тебя люблю. Я тебя люблю. Не будет ни одного дня в нашей жизни, когда я не буду чертовски любить тебя. Для тебя это ничего не значит?

Я моргаю. Снова и снова. Надеюсь, что если я буду моргать больше, то быстрее освобожусь от слёз и смогу увидеть Майлза. Но я не успеваю, потому что Майлз убирает руки от моего лица и делает несколько шагов назад.

— Майлз… — говорю я дрожащим голосом.

— Ты всё ещё думаешь, что твоя мать не сможет причинить кому-нибудь вред?

Она никогда не проявляла к тебе любви. Никогда. Ни разу в жизни. Женщина, которая продолжала называть тебя толстой, хотя на самом деле это не так. Она причиняла тебе вред всю твою жизнь.

Я с трудом сглатываю. Думаю, могла ли моя собственная мать сообщить о Майлзе в CPS, поступая как эгоистка?

— Она работает в CPS, Майлз. Она… с чего бы ей… я не понимаю, — икаю я.