Ее мягкое касание к блестящей головке, покрытой смазкой, как откровение.

Меня проняло. Судорогой протянуло вдоль всего позвоночника.

Тут должны были быть маты, но все они скомкались в одно невыразимое нечто — то ли стон, то ли мычание, вырвавшееся изо рта. Слишком сладко. Невероятно осторожно… Так деликатно меня еще не брали в рот, и это было по кайфу, сука, прям скальпелем по переполненному сердцу.

Рука Марфы до сих пор находилась в трусиках, ее пальчики хозяйничали над пульсирующей точкой, и мне хотелось, чтобы она продолжила это делать — потрахивая себя, разогревая, беря меня глубже по миллиметру.

Пока головка полностью исчезла в ее ротике, внутри все ориентиры сошли с орбит и полетели… в хлам, в месиво просто!

Первый рубикон пройден.

Марфа задержала головку в ротике, тяжело и часто дышала, беря понемногу больше. Ускорялась, вызывая похоть взлететь на новый виток спирали.

Я был на грани…

Когда я заметил, как ее пальчики начали толкаться между ног, вбиваясь часто-часто и так же часто она начала посасывать меня, втягивая щеки, не выдержал этого охренительно горячего приема.

— Одуван, я… Сейчас выдам… Тебе в ротик можно? Я… — рыкнул, не в силах притормозить оргазм, скорым поездом переехавший мое терпение и все-все-все.

Запустил пальцы в волосы Марфы, придерживая за затылок, стараясь быть бережным и не передавливать, когда всасывала и глотала, всасывала и глотала, бляяя… Можно еще раз кончить!

Глава 50

Глава 50

Марфа

— Моя сладкая… Ох ты же… Люблю тебя, — выдохнул Дубинин, продолжая придерживать мою голову.

Лицо впечатано в низ его живота, паховые волосы темно-русые, запах тягучий, мужской. Во рту — его солоновато-ореховый вкус, в голове — полная каша, кисель, мыслей нет.

Только запоздалое понимание, что теперь, кажется, барьер пройден. Я и помыслить раньше не могла, брало отвращение, накатыал запоздалый страх, бешено бросало в темные образы прошлого, скручивало до рвотных позывов.

Не осталось ничего…

На фоне этого потрясения даже признание в любви Роса как-то померкло. Я выпустила его член изо рта, пребывая в шоке. Дубинин схватил меня в охапку, мы переместились на кровать. Он опустил меня на покрывало, медленно обвел взглядом.

— Люблю.

Слишком много эмоций в этом коротком сдержанном слове.

Дубинин наклонился, поцеловал, я с удивлением ощутила его язык у себя во рту.

— Думала, после отсоса не целуются.

— После отсоса шмары — нет. После охуенного минета в исполнении любимой… Поцеловать ее просто обязан. Тем более, тебя. После… всего.

Снова поцелуй, ласка, его пальцы нырнули между ножек, собирая вязкую смазку.

— Раздвинешь их для меня? Я пиздец какой голодный. На ручнике долго не протянешь, мозоли уже здоровенные.

— Где… Где эти мозоли… Чувствую только твои пальцы, даааа…

Я закатилась в оргазме, когда Дубинин нажал на стеночки, безошибочно угадав ту самую точку. Я бесперебойно частила короткими “да”, проживая каждый спазм. Буквально, каждый из них. Сладкий, острый, жалящий.

— Теперь на член, Одуван. Хочу тебя на свой член…

Его головка коснулась сокровенного, надавливая.

— Ре… Резинка, Рос! — опомнилась я.

Он не шевельнулся, так и дрожал, войдя головкой.

— Я тогда херни сморозил, — признался низким голосом. — Когда сказал, что женюсь на тебе, потому что так надо. Я не сказал, что так надо мне самому. Необходимо просто. Люблю тебя, — еще раз признался, намного нежнее, проникновеннее. — Люблю и хочу видеть тебя своей женой, детишек от тебя… Тоже хочется.

— Это все прекрасно, но надень резинку, пожалуйста.

Ростислав втянул воздух через стиснутые зубы. Всего на миг на его лице прорезалось дикое, необузданное желание. Немного пугающее выражение появилось в глазах. Я вдруг поняла, что он может продолжить. Просто продолжить и трахать меня, ведь я сама того же хотела!

Всего миг длилось это подвешенное состояние, когда я варилась в кипятке сомнений, страхов и своих желаний, боже…

Мое сердце не билось совсем.

Ровная линия пульса, тишина, чувства кастрированы, только изматывающее ожидание.

Рос отодвинулся.

Взрыв.

Пожар в грудной клетке.

Перед глазами все потемнело.

— В тумбе поискать?

— Да-да, — закивала, ослепнув от накативших эмоций.

Зрение возвращалось пятнами, рывками какими-то, собирая мозаикой вид Роса, копающегося в ящике.

Именно тогда я поняла, что тоже. Тоже чувствую все, что он сказал.

Просто сказать пока не могу.

И про семью… мне пока страшно.

Я… не готова.

Не вывезу.

Я только обрела возможность дышать и не хочу с головой уходить под толщу темной, ледяной воды. У меня так много страхов… Прежде всего, страх уйти и оставить беззащитными тех, кто от тебя зависит. Я всегда думаю о том, что когда кто-то умирает, ему уже не больно и не страшно. Страшно только думать о смерти, и мне вдвойне страшно заводить семью и жить с комком, с ощущением дурного, с предчувствием, будто прописанным в моих генах: может случиться все, что угодно, любая нелепица, ошибка, провал… И тогда детки, о которых просил Рос, останутся совершенно одни, и может произойти что-то дурное. Даже от родных, от близких, от хорошо знакомых…