Полный раздумий, я вылез из ванны и еще долго ходил по комнате, пытаясь привести мысли в порядок. Нет, один не справлюсь, тут особые знания нужны, как у деревенской бабки-ведуньи. В Ровенске знал одну такую, она Тишку от заиканья вылечила, правда не полностью. Болезнь периодически проскакивала, особенно когда тот пытался сказать «па-па-пацаны», но все лучше, чем раньше. Всякому известно, что бабки на деревне первая помощь: они и от сглаза избавят и больные зубы заговорят. Может потому их церковь не трогала.

Ведунья… и где же я такую найду в незнакомом городе. Надо будет аккуратно разузнать у Портье, вдруг чего знает. Почему аккуратно? Да потому что шантру разберет этих местных, как у них дела с колдовством обстоят. Во Всеотца не верят, а за дела с бабкой могут запросто на костер отправить.

Я подошел к окну и откинул шторку. Пустынная улица была залита светом фонаря, освещавшим стену дома напротив и фигуру, притаившуюся в тени. Может ждал кого, поглядывая на окна гостиного двора, а может...

Калечный мизинец напомнил о себе ноющей болью. Пришлось опустить шторку и вернуться в кровать. Пахнущая свежестью простыня, взбитая подушка – в прошлой жизни о таком только мечталось. Да и сам я был чист и свеж, с набитым едой желудком. Вот только не было в том никакой радости - трудно улыбаться с поводком на шее, готовым в любую секунду превратиться в петлю.

Была у меня в Ровенске одна полюбовница – дворовая девка Влашка. Я частенько к ней захаживал, чтобы душу отвести, заодно выслушивал всякие сплетни о том, кто сколько зарабатывал, и кто с кем спал. Почему лето выдалось жарким и отчего в соседнем дворе сдохла корова.

Но особенно любила Влашка жаловаться: на жизнь трудную, на молоденького приказчика, переставшего в гости захаживать, и на меня оболтуса этакого, только и способного, что сиськи мять. Нет, чтобы серебряное колечко подарить, приглянувшееся на прошлой неделе.

– Ох, и до чего тяжело по утрам вставать, - плакалась она, – страх, как не хочется выбираться в холод из теплой постели. Хозяйка у нас уж больно строга, требует чистых полотенец к завтраку.

Строга, как же… У других девок руки от работы почернели, а у Влашки кожа мягкая, словно у великосветской барышни. А все потому, что лицом вышла и формами аппетитными. Заглядывали в её комнатку то приказчики купеческие, то сами купцы, ну и я вне очереди проскальзывал, под покровом ночи.

Пока мял большие полукружия с торчащими сосками, Влашка рассуждала, уставившись в потолок:

– Вот скажи, к чему такая напасть? Зачем людям вставать спозаранку, будто они птички певчие? С утра самые сладкие сны являются, когда хочется лежать и нежиться в теплой постели. Вот ты как по утрам встаешь?

Как-как… бодро. Летом еще ничего, а зимой, бывало, такие морозы ударят, что всю ночь у костра просидишь, дрожа и кутаясь в рванину. А еще желудок, данный Всеотцом в наказание, работал прожорливой топкой: что в него не кидай - все мало. С утра просыпаешься не от пения птичек, а от того, что кишки скрутило от голода. Настолько, что готов толченую кору жрать, лишь бы избавиться от боли.

Не думал, что когда-нибудь смогу понять Влашку и вот довелось. Открыв глаза, я долго пытался сообразить, где нахожусь и отчего так мягко. Почему не скрипят доски, не качается потолок, а до ушей не доносится раскатистый храп Бабуры.

Всеотец, до чего же хорошо! Неужели так можно жить, в тепле и уюте, не думая о хлебе насущном? Я бы продолжил валяться в постели, щурясь в светлеющее за окном небо, но тут запульсировал болью мизинец, напомнив поставленных братьями-чернецами задачах.

Хорошее настроение в миг улетучилось. Пришлось вставать - облачаться в одежды его светлости. Заодно посетил отхожее место, сэкономив деньгу. Все потому, что после вчерашнего купания затычку из ванны не вынул. Зачерпнул ведром грязной воды и смыл за собою. Её там еще предостаточно осталось – хватит, чтобы вечером помыться.

Этому дай деньгу, за то заплати, за это – а вот хрен вам! Сига из Ровенска не какой-нибудь там лопух, которого обдирать можно.

Я уже собрался выйти из комнаты, но тут на глаза попалась вчерашняя газета. Не справившись с любопытством, сел на кровать и расправил большие листы.

Ох ты ж, треска говяжья! С первой страницы на меня смотрела самая настоящая фотокарточка! То, что вчера принял за темный квадрат, оказалось снимком поезда. Раньше про такое чудо только слышать приходилось, дескать есть в Астрийской империи движительные повозки из дерева и железа, что ходят по специальной колее и грузы из шахт перевозят. Настолько мощные, что за раз могут тонны руды доставить.

Зернистая картинка не отличалась четкостью, но некоторые детали разглядеть всё же удалось. К примеру, многочисленные трубки, оплетающие дутый корпус головной повозки и большой фонарь впереди, должный освещать путь. Вот только зачем он, когда всякому известно: поезд может идти лишь по специально выложенной колее. Неужели боятся свернуть не туда?

Внизу снимка расположилась группа людей, взобравшихся на насыпь. Судя по униформе из числа военных или стражей охраны порядка. В укороченных сюртуках и штанах с лампасами, заправленных в высокие сапоги. На поясах болтались сабли, а стоящий впереди человек сжимал в руках длинную палку. Я долго щурил глаза, пока не признал ружье.