Шрифт:
– Зажигать звезды!
– Верно, зажигать звезды – и гореть в них [49] . Улусники захотели накинуть ярмо на ход времен. Они сунули времени в рот удила, схватились за узду…
– И время их сбросило! Как дикий конь!
– Сбросило – полбеды. Люди ученого улуса, а также их семьи, и другие люди, которые кормили-поили, одевали-обстирывали наших ученых улусников – горе-беда! Все они вскакивали на необъезженное время в одном месте, а свалились совсем в другом. В новом, неизвестном, опасном месте. Здесь жили другие люди – да, не такие ученые, но куда лучше приспособленные для своих краев. Арт-татай! Время обиделось и перекроило их мир до неузнаваемости. Пришлось ученым улусникам учиться жить заново, меняя самих себя, ища себе уютное место на новом месте…
49
В изложении Сарын-тойона звучит теория академика Николая Козырева. Она гласит, что время – величина, имеющая направление и энергию. Время переносит энергию со скоростью большей, чем скорость света, оно может вмешиваться в события, изменяя степень их энергетичности. По Козыреву, небесные тела – «машины», перерабатывающие время в энергию.
– Место на месте! – Кюн захохотал.
– Место на месте, жених на невесте! – поддержала Туярыма.
Сказать по правде, эта девчонка росла быстрее, чем следовало бы.
– Я скачу!
Кюн оседлал хворостину:
– Я скачу на времени! Меня не сбросишь! Я боотур!
– Ты хорошо запомнил мою сказку, заяц, – дядя Сарын потер ладонью свои вечно зажмуренные глаза. – А дети их стали рождаться боотурами.
– Мальчики!
– Конечно, мальчики. Кто скорее выживет в чужом месте, если не боотур?
– И я боотур!
Спрыгнув с моих коленей, Жаворонок ускакала прочь – гарцевать молодой кобылкой. В хворостине она не нуждалась, обходясь собственным воображением. Дядя Сарын проводил их взглядом. Я уже говорил вам, что его слепота давно перестала смущать меня, равно как его зрячесть?
– Ты был у него? – спросил Сарын-тойон.
Я кивнул.
– Не слишком ли часто?
– Не знаю. А что?
– Ничего, просто так. О чем ты ему рассказываешь?
– О разном. Где был, что видел. Папа-мама, Мюльдюн с Айталын. Кустур первый меч сковал. Умсур лягушку съела.
– Лягушку?!
– Ну, когда стерхом обернулась. Сам видел, клянусь! Мотылек выучился ходить боком. Мне зимнюю шапку справили, новую. Ободрали волчью голову с ушами, а оторочка – из росомахи. Я в ней – сова совой! Только рогатый…
– Рогатый? Почему?
– Потому что уши. Торчат.
– И он все это слушает?!
– Не знаю, – повторил я. – Вряд ли. По нему не поймешь. Только я все равно рассказываю. Слышит, не слышит – все равно. Пусть знает, что мы – семья. Я и про вас ему рассказал.
– Сказку?
– Правду.
– А вот я, – дядя Сарын отвернулся, – больше люблю сказки.
– Про ученый улус?
– Про двух братьев. Эта сказка очень похожа на правду, а еще больше она похожа на твою историю, дружок. Только те братья были ровесниками. Они даже были, – дядя Сарын помолчал, вслушиваясь в крики детей, – близнецами, как мои разбойники. Ну и сильными, разумеется. В остальном…
– У вашей сказки счастливый конец?
– Конечно! А ты чего ждал?
Врет, отметил я. Врет и не краснеет. За эти годы я не научился врать, но стал различать, когда врут мне. Время, говорите? Дикий конь?! Я потихоньку, день за днем, объезжал этого коня. Когда я впервые вошел в железную гору и увидел Нюргуна, срок, отведенный для его освобождения, был больше, чем срок моей мальчишечьей жизни. А теперь – ой-боой! – я прожил дольше, чем Нюргуну осталось быть пленником. У каждого свои ухватки борьбы со временем. Мои ничем не хуже ваших.
– Уот не объявлялся? – сменил я тему.
– Нет.
– Это хорошо. Может, забыл про вас?
– Может, и забыл. С него станется.
– Зато я его не забуду, – я коснулся олененка. Кэй-Тугут пригрелся у меня на груди, под рубахой. Он больше не произнес ни слова, да и я в него не свистел. Еще беду насвищу! Так, хранил на память, вроде амулета. – Уот мне сказал, что я хороший.
– Почему это ты хороший?
– Я слабак, потому и хороший.
– Ты слабак?!
– Ты тоже хороший, дядя Сарын. Не надо меня утешать, ладно? Я – слабак, это верно. Не вообще слабак, а в сравнении. Мюльдюн, Нюргун, тот же Уот… Я всегда буду слабее их. А что? Обычное дело. Даже у сильных один сильнее, а другой – слабее. Какое тут огорчение? Как ты говорил? Посредственность? Вот я, перед тобой – посредственность. Давай есть, голодный я…
Когда я уже сидел с набитым ртом, дядя Сарын заговорил снова.
– Посредственность? – спросил он. – Ты не устаешь удивлять меня, дружок.
Часть вторая
Сторож брату своему
Пролог
– Прекрати играть на дудке, когда с тобой разговаривает сын!
Кулак ударил в землю. И еще раз. И еще. Странно, что земля не треснула. Такой уж это был кулак: крепко сжатый, с белыми от напряжения костяшками.
Дудка вздохнула в ответ.
С утра выпал первый снег. Ну, выпал – это громко сказано. Сухая, быстрая пороша беличьей кистью мазнула по Среднему миру, притрусила искрами разлапистый ельник. Лето кончилось, сказала она. Да, и осень тоже. Едва началась, брызнула дождем, ударила внезапной сушью, и все, прощайтесь. Можете напоследок посидеть на краю луговины, подстелив волчью шкуру, а лучше две. Настоящие холода придут завтра. Не верите? Мерзнете уже сегодня?
Тогда поссорьтесь, поругайтесь, оскорбите друг дружку. Нет лучшего костра, чем добрая ссора в кругу семьи. Сразу тебе и пот на лбу, и слезы из глаз.