— Врёшь, паскуда, — довольно ухмыльнулся Полозов. — И ты мне только что говорил за слова? Ты своих не держишь, меня за нос водишь, хорошим быть пытаешься. А по сути — всех вас нужно давно отправить за кромку. Нечего мёртвым среди живых шастать. Ты, паразит, своей жизнью распорядиться не смог, а теперь на другие покушаешься. Быстро показывай, кого выпил, или клянусь кровью, от тебя сейчас даже памяти не останется, тварь неживая!

— Да я откуда знаю? — взвыл дух. — Знаешь тут сколько таких бродит? Что мне теперь по твоей вине голодать? А как же я буду стеречь то, на что мы с тобой уговорились? Голосом пугать? Али страшилки рассказывать? — возмутился было Феофаныч, но Петя лишь усилил нажим, качнув из призрака ещё немного жизненной силы.

Не до конца, а чтобы проникся. Качнул столько, что и сегодняшнюю трапезу забрал, и ещё с лихвой того, что у духа было в загашнике.

— Да что ж ты творишь, отродье мажеское! — снова взревел дух, рванувшись по-новой из сковавших его пут. — Оставь! Прекрати! Мне же ещё месяц сидеть здесь без пропитания.

— Оставить бы тебя, тварь, да на пайке голодном на несколько лет, ты бы по другому разговаривал, — процедил Петя, ослабляя плеть. — А теперь я, пожалуй, повторю. За этим могу прийти не я. И твоей задачей будет отдать ему это. Причём так, чтобы с его головы и волос не упал.

— Или упал, — усмехнулся дух.

— Да, — кивнул Петя. — Или упал. Всё будет зависеть от того, что он скажет тебе. Если скажет, что от Полозова — он твой. Делай всё, что захочешь. Но если скажет, что от Пепла — не дай тебе Бог…Тварь хитрая, вред причинить моему человеку. Отсюда ты уже никуда не денешься, и тебе останется только ждать меня. Ждать, понимаешь? А уж я позабочусь, поверь на слово, чтобы ты настолько дерьмово уходил, что тебе целую вечность ещё трясти будет от ужаса. Ты меня понял? — повысил голос парень.

— Что по уговору? — перешёл на деловой тон Феофаныч, будто только что и не был под угрозой развоплощения. — Надо бы надбавить.

— Надо — надбавлю, — отрезал Полозов. — Ты только губу сильно не раскатывай, голубчик. Всё чин по чину будет. Нахаляву тебя никто кормить не собирается.

— У тебя плесневелой корки не допросишься, — если бы дух был материальным, Петя готов был поручиться за то, что дух бы сейчас презрительно сплюнул. — Жадный ты больно.

— А ты ещё раз повтори, что я жадный, я тебе всё и припомню, — пригрозил Полозов.

Продавливать его на более выгодные условия было еще одной любимой игрой зловредного духа, который прекрасно понимал, что пока он нужен, Петя с ним ничего не сделает. И где-то бы сам Феофаныч поступил бы так же, будь он живой. Но, к сожалению, роли уже были распределены, а на месте Феофаныча был Петя.

— Показывай, — приказал Петя.

— Что показывать? — попробовал снова заюлить дух, но быстро присмирел, видя, что Полозов даже и не думает убирать плеть из взвеси пепла, которая за спиной парня вела себя, будто не была направляемой родовой волей одаренного, а являлась самостоятельным существом.

— Бедолагу этого показывай, — Петя начал терять терпение.

Крутнувшись на одном месте, Феофаныч устремился в дальний конец постройки, где у одной из стен Петя обнаружил уже давно рассыпавшийся на фрагменты скелет, одежда которого уже успела истлеть.

Краткий осмотр останков позволил Пете разжиться несколькими ножами вполне характерного вида, который практически исключал то, что на огонёк к «гостеприимному» духу заглянул случайный бедолага.

— Что у него было ещё при себе? — Петя поднялся с корточек, оставив ножи лежать там, где они и валялись. Финками он не пользовался. Лезвие же на этих было настолько коротким, что его едва бы хватило достать до человеческого сердца. Не для этого они были изготовлены.

В печень таким бить самое-то. Не ходят честные люди с такими клинками даже для собственной уверенности, поскольку останови его патрульные, объяснить наличие трёх четырёхгранных штыков было бы проблематично. Их метать весьма хорошо, а вот что-либо нарезать, али отпластать клок мяса с готовящейся над костром туши, было решительно невозможно.

— Это кто?

— А я почём знаю? — удивился Феофаныч. — Пришёл, пристраивал здесь своё барахло, будто у меня здесь камера хранения вокзальная. — Да скажу тебе по секрету, что те цацки, которые у него были при себе, никак не могут быть нажиты праведным трудом. А на одной паре серёжек золотых вообще мочка уха осталась. Там этих цацек… Ой… Хватит не один год кутить с таким размахом, — Пете показалось, что дух даже причмокнул. — Могу показать, — вкрадчиво предложил Феофаныч. — Цацки хороши.

— Зачем? — равнодушно поинтересовался Полозов. — Я ж тебе уже говорил, что лишнее мне без надобности. Не моё — и голова не болит. Так что делай с ними сам что хочешь.

— Золото ведь, — дух откровенно потешался, но прекрасно знал, что предложенное Петя никогда не возьмёт.

Нельзя брать не своё. И это правило с мёртвыми работало всегда. Нельзя и всё тут.

Знал это и Пётр, поэтому жалкие потуги Феофаныча вызывали у него лишь снисходительную улыбку. Был бы это в первый раз, да испытывай Петя нужду, да будь он совсем малым — неизвестно ещё, устоял бы или нет.