И мы забивали его как бешеное животное. Ещё и ещё, снова и снова, пока он грузно не осел на асфальт огромным куском фарша. Спина изорвана в клочья, и понять, что за цветастая татуировка на ней изображена, уже невозможно. Я мог разглядеть только цветы сакуры и красную чешую, — змея или дракон? Какая уже разница.

Мы опасливо обступили его с трех сторон, будто три мелких волка, которым удалось загрызть медведя.

— На нем… живого места нет… — произнес Ягами хрипло. — Но он ещё дышит…

— Я сам, — остановил меня жестом Ичибан. — Я сам…

Он вытащил из внутреннего кармана деревянную рукоять, — такой же танто, как у меня, только черный. Привычно щелкнул лезвием, присел над телом и поднял голову Шидо за волосы. Даже не поморщившись, Ичибан перерезал врагу горло, Ватару захрипел из последних сил и наконец обмяк.

Наступила тишина.

Вот и все, да?

Вот и все…

Я устало сел на бордюр, повесив руки. Картина передо мной ужасала. Обгорелые, разбросанные по дороге тела, черный от гари «Феникс», красный от крови снег и все это в светло-розовом свете первых лучей утреннего солнца.

Месиво, сплошное месиво.

Я вдруг ощутил синий запах крови, похожий на каменную крошку. Моё чувство вернулось, неужели этот рассвет знаменует конец Серых дней?

Муза сидела рядом, положив голову мне на плечо и вытирая с подбородка кровь, даже сказать ничего не могла.

Ягами прошел на негнущихся ногах через улицу, сел прямо на дорогу, глядя на догорающее здание. Ичибан вытер нож и вернул его в карман.

— Сейчас позвоню знакомым в полиции, — заявил он, — потом нашим, чтобы приехали и прикрыли. Будет сложно, но справимся. Главное, что мы выжили. Икари, твой побег окончен, придется все-таки найтись.

— Я понимаю, — ответил я. — Звони, пусть забирают.

— Для полиции нас здесь не было, внутренняя разборка банд, — сказал он, доставая телефон. — Сначала позвоню Судзи, он вас заберет.

— Такое тяжело будет скрыть, — хмыкнул я. — Это ж резня.

— Мы и не с такими проблемами справлялись, — ответил Ичи. — Сила клана очень велика, Икари.

— Ага, — кивнул Ягами. — Я бы чего-нибудь выпил. Икари, ты как?

— Мне переодеться нужно и в участок… — покачал я головой, прикуривая сигарету. — Тянуть больше нельзя, Терада и так меня обыскался, наверное.

Завибрировал телефон, с трудом я вытащил его из кармана джинсов.

Миса-чан? Так рано?

— Моси-моси, — произнес я как можно спокойнее.

— Икари… — услышал я её голос.

Только по тону я понял, что в полицию мне ещё рано. Что-то произошло.

Что-то серьезное.

16 лет назад.

Сатоши-сан сделал глоток из чайной кружки и вернул её в блюдце. Хоть он и был японцем до мозга костей, но предпочитал настоящий китайский зеленый чай. Да и, если сознаться, то и чайные церемонии западных соседей его очаровывали.

Японец до мозга костей… Хм, каков параллелизм, ведь Сатоши-сан знал о мозге все!

Он мог бы стать прекрасным нейробиологом, его статьи печатали а «Ши-логи» и «Иша-сан Роути», но истинной страстью для него оставалась психология. Этот предмет захватил его полностью и не отпускал. Тем более что его клиника была одна из немногих профессиональных больниц, готовых оказать достойную медицинскую помощь психически больным людям.

В Японии всегда была сложная ситуация с лечением психиатрических заболеваний, в обществе эта тема до сих пор является табуированной и отношение к больным, мягко говоря, остается предвзятым.

Только подумать, новый век на пороге, а оценочное суждение и упертость до сих пор лидируют в обществе. И это, несмотря на рекордный в мире процент самоубийств, на массовые убийства, как в Сагамихаре, на растущее количество шизофреников! А мы продолжаем закрывать на проблему глаза. И ничто не может сломать систему.

Стереотипы. Вот главный враг науки.

80 % японцев считают, что причина психической нестабильности — дефект самого человека. Его слабость, сложный характер, нервозность, дурное воспитание, но никак не болезнь! Получается, что в глазах общественности, больной виноват сам в том, что болен и просто обязан этого стыдиться. Более того, позор ложится не только на него, но и на всю семью, что должна скрывать бедолагу от обычных, здоровых людей. И так получается, что он нежелателен в обществе, ибо опасен, а излечиться не может.

Да что там говорить, — половина страны, на основании опросов, считают, что депрессия не настоящая болезнь, а придуманная! Как с таким средневековым мышлением воевать?!

Так что Сатоши знал, что сражается с ветряными мельницами и выступает против охоты на ведьм. Но он был лучом прогресса. Кто-то должен это делать.

Будучи директором клиники, он старался помогать своему персоналу и довольно часто проводил закрытые сессии с пациентами. И конечно, никогда не проходил мимо заинтересовавшего его случая.