Вывод напрашивался один: Севка знал о предстоящих переменах. И знал от Веры, никто другой не мог ему сообщить, с Ларисой он тогда еще не познакомился. Значит, где-то он все-таки виделся с Верой. Но я упорно гнал от себя такие мысли, старался вообще не думать об этом. Надеялся, что Севка просто темнит, чтобы не выказать, как досадил ему наш с Верой союз. Любопытней всего, что мои отношения с ним заметно вскоре улучшились, я даже несколько раз побывал у него дома. Понятно, я преследовал свои цели, но ведь Севка мог не откликнуться, избежать нашего сближения. Тем более, что собутыльник я аховый и для всех прочих Севкиных забав не гожусь. Похоже, и Севка имел какие-то свои резоны, зачем-то я был нужен ему.

Я не сказал о Сидорове ни единого доброго слова. С моей подачи он — человек, напрочь лишенный каких-либо достоинств. Есть неглупая поговорка: «Как смотришь, так и видишь». Но вряд ли я заблуждаюсь, черного кобеля отмывать бесполезно. И все же что-то в Сидорове, конечно, было — благоволение к нему Покровского лучшее тому доказательство. Да и Веру он не силой взял, чего уж там. О Ларисе вообще умолчу. Но как ни пытался я быть объективным — не для Сидорова, для себя, — разглядел у него лишь одно достижение — безупречные, редкостной крепости зубы. Один золотой, но, выяснилось, тоже испорченный, вставил в юности коронку для форсу. Открывал ими пивные и прочие бутылки во мгновение ока. И улыбка у него была «стодолларовая». Хорошая улыбка — не последнее дело, но неужели одних выставленных напоказ зубов, даже самых отменных, достаточно, чтобы ввести в заблуждение столько людей?

Никогда уже не смогу узнать, изменяла ли мне Вера с Севкой. Пытался убедить себя, что счет у нее с ним единственный: хотела отомстить за то, что шантажировал ее, не давал жить спокойно, изводил. Женщина, доведенная до крайности, — пострашней любого разбойника…

Уговорить можно кого угодно, только не себя. Есть, конечно, несколько почти достоверных признаков, по которым муж должен заподозрить, что у жены появился другой мужчина. Усиленное, например, внимание, какое вдруг начинает она уделять своей внешности, одежде, прежде всего — белью. И берегись муж, если жена обращается к тебе фанерным словом «дорогой», — рожки наверняка уже прорезались. Ну, о переменах в интимной жизни нет смысла даже упоминать. Но Вера ни разу не дала мне повода усомниться в ней. Одно из двух — или она превосходная актриса, или я недостаточно проницателен, чтобы не сказать слеп. Существует, впрочем, третий вариант, самый для меня желанный — не изменяла. Но что мне тогда делать с ее футляром для очков?

В жизни каждого мужчины бывают минуты, когда он верит своей женщине. Раньше не верит, позже не верит, но в минуты близости, вожделения обо всем забывает — слишком поглощен самим процессом. Вера никогда не была чрезмерно страстной, по крайней мере «снаружи». Не стонала, не ахала, не извивалась, не изощрялась. Но это была женщина, созданная для любви, я плохо представляю мужчину, самого немощного, которого она не сумела бы распалить. Как она это делала — не знаю, да и не положено мне знать. Не положено и не нужно. Зато одно — после первой же ночи с Верой — я осознал четко и однозначно: без нее я уже не обойдусь. Не умру, понятно, не свихнусь и не сопьюсь, но жизнь не в радость станет…

Поразительный я все-таки человек, сам себе удивляюсь. Что делает мужчина, насытившись женщиной? Уставший, удовлетворенный, умиротворенный? Девяносто пять из сотни засыпают, пять — сначала еще немного поблаженствуют. Я — в первую нашу ночь завел с ней разговор о Севке. Как могла она опуститься до такой скотины, в здравом ли была уме. И не менее поразительно, что она не возмутилась, не попросила — пусть уж так — отложить этот диспут до более подходящего времени. Рассказала. Тихим, ровным, без интонаций голосом.

Было абсолютно темно, я, если бы даже захотел, не смог различить ее лица. Но я не шевельнулся, лежал на спине, не касаясь ее тела, на широченной Вериной тахте. Лежал, забросив руки за голову, — и слушал. Сердце часто, бешено колотилось в груди, ему досталась двойная нагрузка — сначала физическая, потом… Трудно подобрать слово, какая потом.

Конечно же Вера поступила опрометчиво, пригласив его к себе. И повод был сомнительный — какая-то книжка Севке понадобилась. Молодая, привлекательная женщина всегда рискует, оказавшись один на один с мужчиной в замкнутом пространстве. А уж не просто в замкнутом, в безлюдной квартире, приспособленной для интимного общения… Хотя, — тщетно пытался я остудить себя, не с улицы же мужика привела, доктора из своего отделения. И не на ночь глядя — еще и не стемнело. Я способен был даже простить ей, что согласилась распить с ним — Сидоров, разумеется, не с пустыми руками заявился — бутылку коньяка.

— Здорово опьянела? — спросил я Веру в хилой надежде списать ее падение на губительный алкоголь.

Был уверен, что получу утвердительный ответ. Вера, как бы там ни произошло на самом деле, обязана была хоть так успокоить меня — не дура ведь. Но она сказала:

— Да нет, не очень.

— Изнасиловал? — хватило меня еще на один короткий вопрос.

Это мог бы не выпытывать. Разве забыл наш недавний разговор о том, как она выпроводила пьяного и агрессивного Севку, когда тот приперся к ней ночью после меня? Все та же соломинка — «сам обманываться рад». И опять Вера не пощадила. Я потом долго ломал голову, почему. Выстраивал десяток версий — и в пользу Веры и не в пользу, — но к какому-то определенному выводу так и не пришел. А скорей всего, просто Вера не была бы Верой, поведи она себя иначе.

— Понимаете, — она вдруг снова заговорила со мной на «вы», — он был такой настырный, мерзкий, и смеялся, смеялся все время… Рот у него жабий, боялась, высосет меня всю своими липкими губами… И руки у него… Так больно мне делал, так тискал безжалостно… Я так ненавидела его, такое отвращение во мне вызывал… Бык похотливый… Не могла я не отдаться, швырнула ему себя, пусть подавится, гад… Вам это трудно будет понять, вы не женщина…

Мне это действительно трудно было понять. И тогда трудно, и сейчас не легче. Сколько раз потом размышлял над этим… Я в самом деле не женщина, но существуют истины, для понимания которых не обязательна принадлежность к какому-либо полу. Отдаться мужчине из чувства отвращения к нему — это выше моего разумения. И что значит «отдаться»? За этим красивым словом прячется слишком много. Не поцеловал же и убежал — чуть потерпела и забыла. Не трудно представить, что проделывал с нею Севка, дорвавшись до ее пухлых губ, до упругой груди, до тугих, бутылочно гладких бедер, до всей ее белой кожи. Уж отвел душеньку похотливый бык, натешился всласть. Долго же она швыряла себя «гаду», чтобы подавился…