— Он спросил, откуда я узнала про его презервативы, — призналась я.

— И откуда же ты про них узнала?

— Я увидела их в его вещмешке.

— Ты что, шутишь? — не поверил папа.

Я замотала головой.

— Что ты за человек, раз лазишь по чужим вещам? — спросил он.

Я промолчала.

— А в моих вещах ты тоже копаешься? Когда меня нет дома? — продолжал он.

— Нет.

— Презервативы, — произнес папа, качая головой. — У тебя грязный рот, и мысли такие же грязные.

Он подошел и ударил меня прямо по губам, как будто пытался выбить из них грязь. Когда я вырвалась, он схватил и больно сжал мою руку. Это было гораздо больнее пощечины. Ощущение было как у доктора, когда тебе меряют давление и кажется, что рука вот-вот взорвется, а потом медсестра ослабляет манжету, и ты удивляешься, как же она поняла, что это нужно сделать вот прямо сейчас. Правда, папа хватку не ослаблял.

Утром я обнаружила на руке фиолетовые синяки размером с папины пальцы. Я надела кофту с длинными рукавами и пошла завтракать. Папа уже ел свои обычные хлопья.

— Можно мне кассету? — спросила я. — Мне нужно статью писать.

— Нет, теперь это моя кассета.

— А как же мое интервью?

Он пожал плечами.

— Можешь взять интервью у меня, — предложил он.

— Я не хочу брать у тебя интервью.

Он прекратил жевать и взглянул на меня:

— Прекрасно, и не надо.

Доев хлопья, я смотрела, как папа допивает молоко, оставшееся внизу пиалы. Закончив, он отнес тарелки в раковину. Ополоснув водой, он поставил их сушиться. Он не знал, что каждый день, вернувшись из школы, я перемываю их с моющим средством.

глава восьмая

Я все равно написала интервью с мистером Вуозо. Список вопросов у меня сохранился, и, перечитывая его, я постепенно припоминала ответы. Иногда, если нужный ответ так и не всплывал в памяти, я придумывала фразы, какие он мог, как мне казалось, произнести. Например, на вопрос “Сможете ли вы в Ираке получать посылки?” — я придумала ответ: “Да, конечно. Когда родные, друзья и соседи посылают мне посылки, я понимаю, что обо мне дома не забывают”. В конце, обнаружив, что интервью выходит какое-то уж слишком короткое, я добавила вопрос: “Что бы вы хотели сказать людям, которые любят Саддама?” — и мистер Вуозо якобы ответил: “Я бы призвал их поостеречься, потому что я не спускаю с них глаз”.

— Отличная концовка, — заметил Чарльз, когда в понедельник я показала ему статью.

— Спасибо.

За обедом я рассказала Томасу, что сделала.

— Ты что, хочешь произвести на меня впечатление? — спросил он.

В тот день давали спагетти, и уголки рта у него перепачкались в томатном соусе.

— Ага, — призналась я.

— Ну а я вот не впечатлен.

— А что тогда может тебя впечатлить? — поинтересовалась я.

— Ничего. Слишком поздно. Ты меня теперь уже никогда не впечатлишь, — сказал он и засунул в рот вилку с намотанными на нее спагетти.

Позже на перемене я подошла к шкафчику Дениз и пересказала ей наш с Томасом разговор.

— Он даже не хочет дать мне еще один шанс, — пожаловалась я.

— Разве можно его в этом винить?

— Наверное, нельзя, — признала я.

У Дениз на внутренней стороне дверцы шкафчика висело зеркальце, и, посмотревшись в него, она достала из сумочки маленький квадратик бумаги, похожей на восковую. Она прижала ее ко лбу, потом отняла и показала, что бумажка вся в жире и косметике.

— Ф-фу, — сказала она, демонстрируя мне бумажку.

— Я не расистка, и мне все равно, что говоришь ты или Томас. Я должна делать то, что мне велит папа.

— Почему? — удивилась Дениз.

— Просто должна, и все.

— А что будет, если ты ослушаешься?

— Он разозлится, — ответила я.

— И?

— Он становится очень грубым, когда злится, — попыталась объяснить я.

— Да я же тебе говорила, — сказала Дениз. — Это пройдет.

— Нет, не пройдет, — возразила я. — Ты его не знаешь.

— Ты, главное, не бойся его так, — посоветовала она.

— Я ничего не могу с собой поделать.

— Представь его собакой, — продолжила она. — Ты ведь знаешь, что с собаками нужно вести себя уверенно, потому что они чуют запах страха?

Я кивнула.

— Ну вот и с папой веди себя так же. Если будешь его игнорировать, он оставит тебя в покое, — пообещала Дениз.

Весь оставшийся день мне было ужасно плохо. Мне казалось, что в том, что папа злится, виновата одна я. И что все было бы нормально, если бы я вела себя по-другому. Возможно, Дениз права, но вот только я не умею вести себя так, как она говорит.