– Лорд Когрейн!

– Разумеется, лорд! И ещё раз приношу извинения. Радость встретить цивилизованного человека в этом скопище варваров столь велика, что досадные ошибки происходят исключительно из-за неё! – Бенкендорф почтительно поклонился, прижимая шляпу к груди.

– Для чего вы хотели меня видеть, господин Блюмберг? – Казалось, слова даются коммандеру с большим трудом, и он насильно выталкивает их через презрительно выпяченную нижнюю губу. – Предупреждаю сразу: вонючая шведская лохань переходит в собственность Его Величества как перевозившая военную контрабанду, и протесты будут отвергнуты за их необоснованностью и смехотворностью.

– Ну что вы, милорд, какие претензии? Наоборот… – Александр Христофорович замолчал, давая понять собеседнику, что он полностью согласен. После небольшой паузы продолжил, доверительно понизив голос. – Я имею послание к вашему правительству от русской императрицы Марии Фёдоровны, являющейся регентшей при малолетнем императоре Николае.

– Как? – Лорд Когрейн даже подскочил в своём кресле, расплескав херес из стакана. – А куда же делся Павел?

Хм, где же хвалёная английская невозмутимость? Более всего коммандер сейчас напоминал взявшую след гончую, или, пользуясь понятными британскому уму образами, человека, который вот-вот ухватит за яйца лепрекона-башмачника с последующей конфискацией заветного горшочка. Что, благородному лорду надоело командовать двадцатипушечным корытом и хочется большего? Ну да, а вовремя доставленная в Лондон информация, разумеется, даст карьере изрядный толчок. Достойное желание, ничего не скажешь, и помочь в том – занятие не менее достойное.

– Его Императорское Величество почил в бозе. – Бенкендорф благочестиво перекрестился, вызвав тем кривую усмешку собеседника, и мысленно трижды сплюнул через левое плечо. – Он был убит взбунтовавшейся гвардией.

– Но наследником, как я понимаю, являлся его старший сын Александр?

– К превеликому сожалению, цесаревич тоже погиб: поддержавшая гвардию толпа черни ворвалась в императорские покои, круша всё и вся на своём пути. Ах, милорд, Павел настолько восстановил против себя общество, что бунтовщики в озверении не пожалели даже детей! Увы, милорд, увы… Лишь Марии Фёдоровне с единственным сыном удалось скрыться в доме вашего посланника.

– Что за чушь вы несёте, милейший господин Блюмберг? Лорд Уитсворт вот уже полгода как пребывает в Копенгагене!

Александр Христофорович, по приказу императора лично освидетельствовавший труп, даже обиделся:

– Не знаю, откуда у вас такие сведения, милорд, но его милость собственноручно написал письмо, хранящееся запечатанным в его же собственном ларце, каковой мне поручено доставить в Англию. О, не беспокойтесь, за исполнение поручения уже заплачено.

– Проклятье! – Когрейн ударил кулаком по столу. – А этот болван и выскочка Горацио привёл нас сюда, уверяя, что именно в Копенгагене мы найдём ключи от фортов Кронштадта. Лицемер и мерзавец!

– Простите, милорд, но я, пребывая существом сугубо сухопутным, могу не понимать некоторых морских терминов.

– Вам этого и не нужно, – опомнился коммандер, осознавая, что и так слишком открылся в нелюбви к Нельсону перед совершенно незнакомым человеком. – Обстоятельства этого дела должны быть незамедлительно доложены адмиралу Хайд Паркеру. Где тот ларец?

– Разве после обыска «Нетрезвой русалки» его не перенесли сюда? Да я же сам видел, как четверо рыжих матросов…

– Рыжих? – неожиданно взревел Когрейн. – Эти ирландские собаки… Повешу!

Успели! Коммандер в сопровождении нескольких прихваченных по пути офицеров ворвался на батарейную палубу за секунду до того, как на крышку ларца опустился тяжёлый плотницкий топор. М-да, ну и нравы здесь царят: вместо того чтобы грозно одёрнуть проштрафившихся подчинённых, командир шлюпа попросту выстрелил матросу прямо в лицо. Впрочем, если бы он этого не сделал, Александру Христофоровичу пришлось бы разделаться с мерзавцем самому – снаряжённый Кулибиным сундучок не предназначался для столь грубого обращения.

– На каторге сгною! На реях развешу! – Ярости лорда Когрейна не было предела.

Немудрено: воры покушались не только на ценные сведения, заключённые внутри, но на саму карьеру, хвост которой так удачно замаячил перед глазами, что потянись, и достанешь рукой.

– Всех в карцер! Это, – небрежное движение пальцем, – ко мне в каюту и приставить часового.

– Позвольте посоветовать своего слугу, – предложил Бенкендорф. – Эти азиаты настолько преданы хозяевам…

– Странные у вас азиаты, господин Блюмберг. – К коммандеру вернулась подозрительность, являющаяся обычным состоянием. – И откуда у вас взялся пистолет?

– А-а-а… э-э-э…

– Обыскать!

Совсем молодой офицер, сильно смущаясь ролью тюремщика и сыщика, во исполнение приказа охлопал полковника, выкладывая найденное в подвешенный к потолку гамак. Оружия больше не нашлось – пистолет, вынутый на бегу из потайного кармана, оказался единственным. Зато за подкладкой обнаружился лист бумаги, сложенный вчетверо и с оттиском двуглавого орла на печати.

– Что это, господин Блюмберг?

– Рекомендательное письмо к торговому дому «Бамбл и сын» в Лондоне, милорд! – не моргнув глазом соврал Бенкендорф.