– С партикулярной печатью русской императрицы? Джентльмены, кто знает их язык?

– Позвольте мне? – Всё тот же юнец вышел вперёд, протягивая руку. Получив бумагу, он сорвал печать, развернул лист, подслеповато прищуриваясь, и зачитал вслух:

«Мы, Божьей милостью самодержец Всероссийский Николай, повелеваем полковнику Семёновского полку Александру Блюмбергу донести до сведения августейших особ аглицких и протчих, на пути встреченных, о воцарении Нашем на престоле Российском. А тако же повелеваем просить о помощи рукою вооружённой, флотом или иным способом, для подавления недовольных, к Буонапарте склоняющихся.

С доподлинным верно. Императрица Мария Фёдоровна руку приложила.

1801 марта 14».

Лорд Когрейн молчал, обдумывая открывшиеся обстоятельства. И особенно беспокоили полномочия, данные посланцу для испрашивания помощи. Ведь попади это письмо, да и остальные тоже, к Нельсону… Да Горацио из кожи вон вылезет, чтобы добыть для британской короны такой бриллиант. Что бриллиант, россыпи Голконды меркнут перед возможностью покорить дикое царство, по недоразумению именуемое империей. А выскочка хитёр – не встречи с Уитсвортом он ждал, а известий, подобных этому. Знал о готовящемся перевороте, одноглазый лис?

– Вы меня обманывали полковник!

– В какой-то степени да, но по чести сказать – нет.

– Это как? – Коммандер удивлённо поднял бровь, требуя пояснений.

– Присяга важнее, милорд.

Когрейн ещё раз удивился. Но не словам, произнесённым Бенкендорфом, а пылу, с которым это было сказано.

«Фанатик и педант, – подумалось англичанину. – С таким будет трудно иметь дело».

– Не возражаете, полковник, если мы продолжим разговор в моей каюте?

– К вашим услугам, коммандер! – Александр Христофорович улыбнулся и демонстративно вытряхнул из рукава длинный стилет, воткнувшийся в палубу. – Почему бы двум джентльменам не поговорить в более… э-э-э… приватной обстановке?

В капитанской каюте ничего не изменилось за четверть часа, разве что исчезло пролитое в спешке вино, да на столе появился спасённый от разграбления ларец. Полковник, которому стало не нужно изображать скромного торговца, без приглашения плюхнулся в кресло, одновременно придвинув к себе коробку с коллекцией превосходных трубок.

– Вы позволите? Не поверите, так соскучился по настоящему табаку! Более всего мне нравится виргинский. Турецкий тоже неплох, но, согласитесь, путешествие через океан придаёт табачному дыму определённую прелесть.

Когрейн кивнул, одобряя выбор пенкового чубука, и предложил:

– Хересу, господин полковник?

– Предпочитаю водку, но может быть, у вас найдётся виски?

Нашли. Разлили. Звякнули стаканами.

– За здоровье вашего юного императора, полковник!

– И его матушки, – согласился с тостом Бенкендорф. – Смею надеяться, коммандер, что их просьба о военной помощи будет доведена до Его Величества? А ещё лучше – составьте протекцию для аудиенции.

Ответа не было довольно долго – англичанин молчал, делая вид, что увлечён исключительно дегустацией напитка. Наконец выдал:

– Видите ли в чём дело, полковник… Его Величество, как бы помягче сказать… он немного не в себе, и решать такие вопросы…

– Да?

– Именно! Кстати, а зачем вам лично ехать куда-то? Долг каждого дворянина – помочь другому дворянину в трудную минуту. Если желаете, то я могу взять на себя столь неблагодарное дело. Да-да, неблагодарное, уж поверьте мне.

– Охотно верю, коммандер. И в благие намерения тоже верю, – на губах Бенкендорфа появилась улыбка, намекающая на…

«Чёрт побери, на что же он намекает? – В том, что этот русский его раскусил, лорд Когрейн уже не сомневался. – Но неужели не понимает? Должен понять!»

– Я могу рассчитывать на ваше… э-э-э…

– Хотите начистоту, милорд? – Александр Христофорович доверительно склонился. – Исполнением этого поручения я рассчитывал значительно поправить своё благосостояние, весьма расстроенное, как ни печально в этом признаваться.

– А десять тысяч фунтов могут тому поспособствовать?

– Не понимаю.

– Простите, полковник, вы прекрасно всё понимаете. Мне выпал уникальный шанс совершить нечто, ведущее к славе и карьере… Откровенность за откровенность: готов поменять деньги на всё это.

– И?

– А вы стоите между мной и возможностью.

– Угрожаете, коммандер?

– Помилуй Боже, полковник! Угрожать джентльмену и человеку чести? Наоборот, предлагаю вариант, устраивающий нас обоих.

– Пятнадцать тысяч, милорд.

– Это невозможная сумма! Одиннадцать.

– Четырнадцать, и я тут же возвращаюсь в Петербург.

– У меня нет при себе таких денег, полковник! Двенадцать, и возвращаю шведскую посудину вместе с командой.

– Они не стоят и десяти шиллингов. Тринадцать, и то лишь из уважения к королевскому флоту, который обеспечит «Нетрезвую русалку» водой и провизией.