— Обязательно помогу, — отвечаю. — У старшины и без того от хозяйственных забот голова пухнет. Обуть, одеть, накормить роту — дело не шутейное. Как заводной мотается.

— Побаниться надо, да вот трасса… — заколебался ротный и больную щеку по своей привычке потер. — А-а, за два-три часа ничего с лежневкой не случится. — И пошутил: — Семь бед — один ответ. Выше неба не поднимут, дальше фронта не пошлют, меньше взвода не дадут…

С несколькими добровольными помощниками наколол я дров, каменку растопил. В бочке из-под бензина воду вскипятили.

Пока одни солдаты мылись, другие не теряли попусту времени: стирали обмундирование, брились, подшивали подворотнички, писали домой письма.

На кустах тальника сушились портянки, белье, носовые платки.

Кравчук набросил полотенце на плечи Коли Иванова и лихо щелкал ножницами, приговаривая: «Паликмахтер Елисей, стрижка-брижка волосей».

Чурбак, на котором устроился Иванов, очень мало походил на парикмахерское кресло, но это нисколько не смущало Кравчука. Он здорово наловчился стричь, и полечка, полубокс выходили у него на славу.

Вася Шмаков помылся одним из первых. Распаренный, багровый вышел он из предбанника, держа сапоги в руках. Покосился на меня озорными своими глазами и сказал, вроде бы ни к кому не обращаясь:

— Безусловно, Сандуновские бани в Москве куда шикарней… Бассейн, мягкие диваны, буфет…

Я насторожился. Опять Шмаков на своего конька уселся, сейчас подковырки начнутся. А чего подковыривать, когда это самая обыкновенная баня по-черному. Но Шмаков — вот же белобрысый дьявол! — закончил так, как никогда я от него не ожидал:

— И все же мы довольны. Веники березовые, душистые, пара предостаточно… Учитывая полевые условия и возможности, дорогому товарищу Иванченко за старание и хлопоты от всех нас большое пионерское спасибо!

…В действующей армии жизнь непоседливая, обстановка меняется быстро и неожиданно. Трудно предугадать, что будет через день, даже через час.

Недолго довелось нашей роте ремонтировать лежневку. Как-то поздно вечером капитан Очеретяный получил распоряжение о передислокации.

Сборы у солдата короткие: вскочил и готов. Вскоре мы шагали по разбитому машинами большаку к переднему краю.

Где-то во вражеском тылу полыхало зарево пожаров. Обшаривая ночное небо, тревожно метались голубовато-молочные столбы прожекторов.

В глубине своих позиций немцы проложили рокадную дорогу. Рокадной называлась она потому, что шла не к фронту, а вдоль линии фронта.

По данным воздушной разведки, на той дороге были мосты. Требовалось узнать, как они охраняются, заминированы ли подступы и всякое такое прочее. Узнать для того, чтобы в нужный момент уничтожить мосты, затруднить противнику переброску войск.

Выполнить задачу поручили нескольким группам инженерной разведки. В одну из них вошли я и младший сержант Афанасий Белых.

Невысокий жилистый сибиряк, он нисколько не смахивал на ловкого, удачливого разведчика, каких обычно показывают в кинофильмах. Скуластое лицо в густых веснушках, узкие хмурые глаза. Кустистые, сросшиеся у переносицы брови. Зубы редкие, неровные. На ходу немного косолапил… Одним словом, внешность далеко не геройская. Но саперное дело Белых знал на пять с плюсом, смекалке и смелости его любой мог позавидовать. И спокойствию, осмотрительности тоже. Очертя голову Афанасий никогда не поступал.

Началась подготовка к операции. В бинокль с наблюдательной площадки на дереве и в стереотрубу изучали мы нейтралку, подходы к немецким траншеям, расположение огневых точек…

Труда мы с Белых не жалели. Помнили знаменитое суворовское: больше пота — меньше крови.

И все бы хорошо, но на затылке у меня сел здоровенный фурункул. И до того зловредный чирей, что нагнуться было больно. Куда уж там идти в разведку. Напарником Белых стал Петя Кравчук.

В назначенный день и час проводили мы ребят. Долго смотрел я им вслед. Удачи вам, хлопцы, удачи и благополучия!

Невдалеке жалобно прокурлыкали журавли. Сердце у меня почему-то сжалось. Конечно, вылазка во вражеский тыл тщательно продумывается, и все же… Не раз и не два бывал я на таких заданиях и знаю, что точно по плану редко когда получается. Предусмотреть абсолютно все невозможно, всегда остается какая-то доля риска, непредвиденных случайностей.

Между собой мы никогда об этом не говорили. Не барышни, чтобы копаться в переживаниях. Каждый выполнял свой воинский долг без громких слов и напыщенности.