Шрифт:
«Впереди мчится!..» — с радостью и гордостью думает Недоля.
Кое-кто приподнялся в цепи, послышались одиночные выстрелы. И тут Недоля включился, дал длинную очередь. По цели повстанцев. Не по головам, а поверху, над самыми фуражками, и каждый почувствовал свистящий холодок пуль. А полковник Эбеналь, поднявшийся на правом фланге, грузно осел вниз и покатился с обрыва.
И тут откуда-то в ряды повстанцев просочился слух — красные окружают село. И начали расползаться восставшие, как расползается гнилая ткань. Кто с винтовками, а кто, бросив оружие, уходил огородами в глубь села и дальше, за село. И как ни бесновался князь Горицкий, как ни угрожал маузером, в цепи оставалось все меньше и меньше людей, да и те головы поднять не могли, Недоля прижимал их очередями к земле.
Конники приближались. Клиндаухов выхватил саблю, направил коня прямо на Тимофея.
— Не трогай его, это… — воскликнул Неуспокоев, но тут же упал, сбитый с коня пулей.
Недоля взглянул, откуда же стреляли? Увидел за каменным заборчиком князя. Целится в него, в Тимофея. Недоля мгновенно шлепнулся на землю, пуля щелкнула по щиту пулемета. Ответная очередь перерезала князя пополам, и бывший полковник бывшей империи ткнулся лицом в пересохшую от летнего жара землю, и кто знает, что мелькнуло в последний раз перед его потухающим взором.
Неподалеку, тоже из-за забора, показались головы Жоры Мичигана и Егана. Хотел Тимофей и по ним, да почему-то пожалел. Взял выше, по горшкам, висевшим на кольях тына. Только осколки от них посыпались. Эх и рванул Жора по огородам! Как испуганный заяц. А Егана не видно. Обмер, что ли, со страха?
Тимофей встал. Еще где-то стреляли, еще на окраине села оборонялись засевшие в большом каменном доме офицеры, но с восстанием в Ландау уже было покончено: неорганизованные, под угрозой окружения восставшие рассеялись. И Тимофей вышел навстречу, крикнул Клиндаухову:
— Здравствуйте, товарищ адъютант!
И даже руку протянул.
— Я тебе дам — товарищ! — неожиданно для Недоли грозно ответил тот. — Да я, сволочь белогвардейская, с тебя шкуру сдеру и на ней прокламацию напечатаю!
Сник Тимофей. Ведь о том, что он здесь находится тайно, выполняет секретное задание, знал только уполномоченный особого отдела Дмитрий Неуспокоев. Для остальных же он — изменник, дезертир, белогвардейская сволочь. А Неуспокоев мертв. Вон он лежит на склоне балки, вытянувшись во весь свой рост и широко раскинув руки, словно стремясь обнять и небо, и землю, и весь этот огромный мир, который ему так хотелось переделать и который пришлось оставить так рано. Никому он больше ничего не скажет, не скажет и о том, что красноармеец Тимофей Иванович Недоля не изменил, остался верен революции, что он внес какую-то свою долю в то, что это восстание не разрослось в огромный пожар. Никому не скажет, и останется для всех Тимофей, последний представитель пролетарской семьи Недоли, продажной шкурой, изменником!
— Руки назад! — крикнул Клиндаухов.
— Не надо связывать, я так пойду…
— Ну, смотри мне! — и маузером погрозил.
…Отряд с пленными возвратился в Одессу под утро. Клиндаухов и отдыхать не лег, сразу же начал выстукивать на «ремингтоне» докладную:
«Начальнику 41-й дивизии, красному командиру товарищу Зонбергу.
Отряд красных конников, которым я командовал, при подавлении восстания наймитов мировой буржуазии, первым ворвался в расположение вражеских войск, стремительным налетом сокрушил и рассеял противника, чем обеспечил полную победу над презренными пособниками Антанты. Мною лично захвачен пулемет «максим» и пулеметчик — изменник рабочего класса и Советской власти бывший красноармеец Недоля и с ним две тысячи патронов. Мною также найдены на убитом полковнике князе Горицком, который был руководителем этого восстания, важные документы. Поэтому прошу наградить меня орденом Красного Знамени, а остальных отважных красных конников благодарностями и другими ценными подарками».
И подписался: «Адъютант отдельного батальона пограничной охраны, командир отряда отважных красных конников П. Клиндаухов».
— Да еще, сволота, улыбался, когда я к нему подскочил. Здравствуйте, говорит, товарищ адъютант, — сказал Павел Парамонович, подавая докладную командиру батальона. — Его бы, — и Клиндаухов махнул ручкой с воображаемой шашкой, — да товарищ особист сказал, что не надо трогать…
— Что, что сказал Неуспокоев?
— Не трогай, говорит, его, это… А что это — не успел договорить, сразила вражеская пуля.
— Значит, не трогай его?
— Да, не трогай…
— А он стоял и улыбался?
— Скалил зубы, гаденыш!
— И сказал, здравствуйте, товарищ адъютант?
— Точно!.. Товарищ, оказывается, я ему, предателю и изменнику…
— Да-а… Знаешь что, Павел Парамонович, я эту докладную оставлю пока у себя. Ну, во-первых, неудобно самому для себя орден просить — мы тебя представим. Но только… Пусть трибунал с Недолей разберется.
Что мог ответить Клиндаухов?
— Хорошо, пусть разберется.
Глава XX
ТРИБУНАЛ
Революционный трибунал заседал с утра. Перед ним проходили заговорщики и спекулянты, предатели и расхитители общественного достояния республики, паникеры и дезертиры — все, кто мешал трудовому народу приступить к строительству социализма.
Тимофей Недоля сидел в коридоре, рядом с ним — молчаливый красноармеец с винтовкой. Тимофей ждал своей очереди и боялся. Не смерти, нет, а того, что не успел он сделать всего, что мог бы для победы мировой революции и социализма.