Вздохнул Неуспокоев, вернулся на пост и, разостлав на столе карту, принялся изучать близлежащие селения. А на горизонте, среди клубящихся туч, словно дразня, покачивался вражеский миноносец.

Врач с сомнением покачал головой:

— Слаб ты, парень. Надо бы еще полежать с недельку…

Тимофей и сам чувствовал — пошатывает его, и после двух-трех десятков шагов на лбу появляется испарина. Но вспомнил, что ребята на постах дежурят без смены, вспомнил, как им трудно приходится, и опять попросил:

— Выпишите!..

— Ну что же… Коль настаиваешь…

Получил Недоля направление в свой батальон, и сердце заныло: надо сразу же идти к Неуспокоеву. Куда ни кинь, а виноват. Прохлопал, и за это по головке не погладят.

Да, неладно получилось… Распоряжение уполномоченного особотдела Неуспокоева — беречь раненого подчаска пуще глазу — в госпитале выполнили буквально: поместили его в палату для арестованных. Впрочем, Тимофей, когда очнулся, и внимания не обратил, что на окнах решетки, — мало ли где ему приходилось за эти годы лечиться: и в больнице, и в вагоне, и просто на соломе в омшанике, за тонкой стенкой которого кудахтали куры и похрюкивал поросенок. Одно только его удивило — людей мало в палате: он и еще двое.

Поел, потом попросил у сестры книгу. Принесла что-то совершенно растрепанное, без начала и конца. Оказалось, «Война и мир», второй том.

Читал недолго: замельтешили какие-то черные мухи перед глазами. Незаметно задремал. Проснулся — снова за книгу, но тут к нему подсел один из больных.

— Ты кто? — спросил свистящим шепотом.

— Как кто? — не понял Недоля. — Красноармеец…

— Это я понимаю, — улыбнулся больной, — а вообще ты кто?

— Да говорю же — красноармеец…

— Ну чего ты скрываешь!

— Я не скрываю.

— Говори! Очнулся и сразу же за книжку. Да не за Демьяна Бедного, а за графа Толстого. И в арестантской палате… Тоже мне — красноармеец!

Помолчал и, понизив голос:

— Скрывай — не скрывай, а отсюда один путь — к Реденсу [5] . А тот — прямым сообщением в штаб Духонина…

Улыбнулся как-то загадочно и совсем уже приглушенным шепотом:

— Вот мы решили отсюда того…

— Да оставь ты его, — прервал другой голос. — Видишь, слаб человек. Только обузой будет…

Из этого разговора Тимофей ничего не понял и сразу же забыл о нем, углубившись в книжку. Потом пришел Неуспокоев, распорядился перевести Недолю в общие палаты и долго расспрашивал о событиях на посту. Да что мог Тимофей сказать? Только то, что видел и слышал.

— А куда Арканов делся?

Этого Недоля не знал.

Неуспокоев остался недоволен. Пообещал еще прийти и просил вспомнить все хорошенько.

Этой же ночью из арестантской палаты те двое убежали. Готовились, наверное, не один день: успели и решетку перепилить, и веревку из простынь связать — палата была на третьем этаже.

Крепко ругался Неуспокоев. Дежурных врача и медсестру пообещал посадить, да и главврачу досталось, почему не сообщил, что они уже поправились. И к Тимофею подсел:

— Ты вместе с ними лежал, ничего такого не замечал?

— Не-е… — ответил, но тут же вспомнил о странном разговоре. Рассказал.

— Чего же ты сразу не доложил? — рассвирепел Неуспокоев. — Ведь мы их тогда бы сцапали… На вид-то ты вроде парень грамотный, революционно подкованный, а ротозей. Самый настоящий ротозей. Ну погоди, выпишешься — я с тобой поговорю!..

Что же, будь что будет, нужно идти. Прохлопал. А раз виноват, надо и ответ держать. И все-таки не хочется. Невольно свернул в боковую улочку, к базару. Впрочем, сделал он это не только чтобы оттянуть встречу с уполномоченным особого отдела. Тимофей надеялся выменять на махорку что-нибудь съестное. Сам Тимофей не курил, причитающееся ему табачное довольствие обычно использовали соседи по палате, но две осьмушки все-таки удалось сэкономить.

Несмотря на все приказы и запреты, одесский базар, называемый в народе просто «обжоркой», процветал. Правда, на виду продавались лишь тыквенные и подсолнечные семечки, кукурузные и ячменные лепешки, вареные креветки, жареная рыба и прочая нехитрая снедь. Однако сведущие люди говорили, и, наверное, не без основания, что здесь можно достать все: и продукты, и контрабандные товары, и даже оружие.

Но Тимофея интересовало только съестное, и он сразу же направился к торговке жареными бычками. Та предложила две рыбешки. Тимофей пытался было торговаться, да где там — женщина и рта раскрыть не дала:

— Слушай сюда! Если хочешь иметь свой интерес — давай сюда свою прогорклую махорку и бери эту рыбу!

— Так ведь… — попытался вставить Тимофей.

— Об чем разговор? Ты посмотри, они же как белуга! А вкус! Да разве могут с ними осетры равняться? Ни в коем разе!

— Но… — снова было начал Тимка.