Тем временем наша героиня прошла немного дальше, и перед ней возник ослепительно-белый жилой дом, сквозь белизну штукатурки проступали как минимум пятьсотлетние кирпичи. На втором этаже был виден балкончик, на котором располагались пара стульев и маленький столик. Она уже представила, как счастливые жители этой квартиры просыпались утром и шли завтракать на словно Богом созданном уютном балконе, где на их столе лежали вкуснейшие круассаны с предательски вытекшим шоколадом, рядом стояла пиала со свежими ягодами и фруктами; начищенный металл отзеркаливал щедрое итальянское солнце: от таких «софитов» не жалко было бы и ослепнуть, тем более что вид, открывающийся с этого балкончика, оказался вполне достоин того, чтобы стать последним: запечатлеться в памяти хозяина.

Засмотревшись на это маленькое чудо итальянской архитектуры и представив себе вкус гастрономических изысков балконного завтрака, она чуть не ударилась о стоящий впереди smart-авто, но, случись такое, неизвестно, кто пострадал бы больше: ее нога или рядом стоящие смарты и куперы.

Пройдя вдоль дома, спустя несколько небольших итальянских мини-кварталов, она наткнулась на ярко-красную стену, которая была изрисована черным граффити с изображением мужчины, из волос которого, как с трамплина, словно получив предварительное стартовое ускорение, вылетали стаи птиц, названия которых были ей совершенно неизвестны: все яркие, удивительно раздражающие своим превосходством на контрасте с бледной московской недовесной-недолетом.

За «птичьей» стеной, как выяснилось, скрывался израильский квартал. Прямо во дворе стояли в ряд деревянные лавки и столы, щедро уставленные хумусом, фалафелем и пивом Goldstar. Местная мужская интеллигенция была достаточно шумной и своим недвусмысленным присвистом, доносившимся со стороны отдельных столов, провоцировала ее поскорее убраться из этого района.

Спустя сорок минут своего поиска по этому небольшому, но в чем-то уютному миру в миниатюре она определилась с выбором.

ГЛАВА 2

Когда направление было определено, и рука уже уверенно держала распечатанный до правдоподобности авиабилет с вполне конкретным пассажирским местом, она с присущей ей ироничностью отметила это как единственное, что сейчас является определенным в ее жизни.

С другой стороны, все, что сейчас было готово случиться / исполниться / произойти, было чем-то похоже на предвкушенческое состояние в ожидании дня рождения или Нового года: ты еще не знаешь, какой подарок тебе подарят, но ничего конкретного не ожидаешь, чтобы не разочаровываться потом.

Коротая время до начала вылета в зоне предполетного ожидания, она задумалась: «Одиноким людям всегда легче находиться в зоне вылета, чем выходить из зоны прилета. Находясь в ожидании рейса, мы как бы созвучны всем тем предполагаемым попутчикам, которые сейчас прощаются со своими близкими и любимыми! Прощайтесь уже и будьте с нами, с теми, кто один на один с собой засыпает и просыпается, кто постоянно находится в состоянии “недо-” – недостаточно этих, недостаточно тех, а по факту нам всегда недостаточно нас самих! Мы, одиночки, не любим прилетать обратно: нас здесь как ничего не держало, так никто и не ждет, да и вряд ли встречает. Мы возвращаемся в вакуум, а вы – в теплые объятия любимых, нам дальше с вами не по пути, спасибо, что воспользовались услугами нашей авиакомпании. Простите, но нам никогда не болеть за одну команду, друзья!»

Зайдясь от адреналина, бушевавшего в ней от встречи с неизвестными вводными: где она будет жить, как проводить свои дни и на какие средства существовать, девушка решила, что если уж и начинать новую жизнь, то почему бы для начала не попробовать с малого – например, вот так наобум, абсолютно незапланированно взять и купить себе новые духи, аромат которых ранее она, возможно, даже и не знала: в своей прошлой жизни ей некогда было заниматься подобными милыми мелочами. Она всегда пахла одним постоянным запахом – духами, которые он решил когда-то за нее, присовокупив к блестящей слюдяной коробочке букет хрустящих тюльпанов.

Теперь все приходится делать самой… Главное – самостоятельный выбор, и она почти уверенно пересекла черту ароматного и навязчивого дьюти-фри, где хозяйствовали взвеси из пачули, мускуса и назойливых взглядов продавцов-консультантов.

Кофе в упругих зернах очень плохо помогал ей с размежеванием каждых последующих запахов – в какой-то момент они все для нее смешались в одно очень знакомое звучание ароматов, немного вульгарное и насыщенное, как слишком красивая соседка в летнем московском метро. Именно в этот момент она услышала, что к ней обращается кто-то, крайне слабо по голосу напоминающий вездесущую сотрудницу магазина.

Французский воздушный акцент выдержанного мужского голоса избавил ее от необходимости определяться с выбором «для себя»: «Простите, не могли бы вы помочь мне подобрать духи? Духи для моей мамы?»

Она повернулась – обладатель голоса стоял даже не перед ней, а над ней: его приблизительные на вид два метра роста возвышались уверенно, но с едва уловимым оттенком какой-то милой робости. Она сразу обратила внимание на глаза: они словно в момент поймали ее и крепко держали – секунда повисла; глаза были серо-зеленые, утопленные под нависшими густыми бровями. Такие брови могли принадлежать только мужчине, которому по-настоящему плевать на свою красоту. Этот же факт подтверждала копна небрежно постриженных, жестких кудрявых волос: она даже на секунду представила, как по утрам, перед уходом на работу, он нехотя глядит в зеркало и просто запускает свою жилистую руку с длинными сильными пальцами в эту прическу без моды и названия, чтобы привести кудрявый переполох в некое подобие порядка.