— Бляяяять, — закричал я, когда ледяная вода хлестнула меня по голой коже.

Еще больше воды лилось с потолка на мою голову, как ледяной дождь.

Боль, подобной которой я никогда раньше не испытывал, пронзила меня до самых костей. Как бы я ни крутил своим телом, спасения не было. Каждый сантиметр моей плоти горел, несмотря на ледяную температуру воды. Забавно, что тело способно одновременно чувствовать, что оно замерзает и сгорает дотла.

Я закрыл рот и дышал через нос, впитывая весь воздух из мешка.

Глаза закрылись, и я заставил свой разум перенести меня в другое место, в любое другое место.

Каспиан, Линкольн и я стояли перед костром на берегу озера Крествью и слушали речь Киптона Донахью. Неподалеку от нас на коленях стояли три человека с мешками на головах и связанными за спиной руками.

— Каждый из этих людей представляет собой бремя, которое сегодня лежит на нашем мире.

Воспоминание о костре помогло мне согреться.

— Она представляет голод, — сказал Киптон, стаскивая мешок с головы женщины.

Мой отец открыл черный сундук, в котором лежали нож, пистолет и топор: — Выбирай оружие.

Я выбрал пистолет, потому что он показался мне самым быстрым и менее болезненным способом умереть.

Это было тогда, когда у меня была душа, перед тем, как я отдал ее дьяволу. Я лишил женщину жизни, надеясь обрести благосклонность, а все, что это принесло мне — презрение. В последние время мне было плевать на быстроту и безболезненность.

Я открыл глаза, не желая позволить им победить на этот раз.

Тяжелые, мощные струи воды резали мою кожу. Дышать становилось все труднее и труднее. Мешок был мокрым и прилипал ко рту с каждым вдохом. Боль сжимала мою грудь, как тиски, злобно и неумолимо. Я стиснул зубы и ждал, когда все закончится. Пульс пульсировал в ушах, сердцебиение замедлилось, а дыхание стало поверхностным. Пол начал прогибаться под моими ногами. Или, может быть, мои ноги были слишком слабы, чтобы удержать меня. Физически, все внутри меня хотело сдаться. Но месть не отпускала меня. Ярость была моим топливом.

А потом… все прекратилось.

Прохладный воздух коснулся моей мокрой кожи, выбивая воздух из легких. Мешок сорвали с моей головы, а затем швырнули на пол с мокрым шлепком.

Человек в черной мантии открыл дверь, позволяя мастеру водных пыток выйти, прежде чем шагнуть в комнату. — Поздравляю, ты очистился, — сказал он, накидывая мне на плечи чёрную мантию, а затем свободно завязывая ее у ключиц.

Черную.

Не красную.

Мои губы слишком сильно дрожали, чтобы говорить. Я никак не мог прогнать холод из своих костей.

Я посмотрел вниз на свое все еще обнаженное тело, покрытое ярко-красными следами там, где вода порезала мою плоть. В некоторых местах, там, где давление рассекло мою кожу, виднелись крошечные дорожки крови.

— Вот твой выход, — он указал на дверь в другом конце комнаты.

Там все еще не было ничего, кроме красного свечения, отбрасываемого стенами, и мои глаза еще не полностью адаптировались к тому, что я не в мешке, поэтому было трудно видеть.

— Я оставлю тебя, — сказал он, а затем вышел обратно тем же путем, каким пришел.

Я бы скорее облился бензином и пошел в логово пироманов, чем надел этот гребанную мантию, но моя одежда промокла насквозь, и у меня не было выбора.

Одно из худших ощущений во всем этом чертовом мире — мокрые носки.

К черту мокрые носки.

Я стянул их и бросил на пол рядом с остальным дерьмом. А вот трусы я оставил себе. Мокрые или нет.

Онемение стало проходить, и я снова начал чувствовать пальцы рук и ног. Мои зубы перестали стучать. Наконец-то я мог дышать без ощущения огня в горле.

Еще одна дверь, и я был свободен. Может быть, именно поэтому они называли последний ритуал освобождением.

Я сделал несколько шагов, затем остановился, услышав быстрое движение возле своих ног.

Святое гребаное дерьмо.

Это объясняло, почему мужчина сказал, что оставит меня на произвол судьбы. Это была чертова красная плюющаяся кобра, свернувшаяся у основания двери. Я сомневался, что это было совпадением, что она выглядела точно так же, как змея на логотипе «Обсидиан». И что, блядь, я должен был с этим делать?