Покончив переговоры с квартирной хозяйкой, Крюков начал искать подходящего заработка или, как он выражался, труда независимого и по существу своему не противоречащего убеждениям. (Неудачная попытка по постройке дороги была своего рода исключением и теперь лишь еще более сделала обязательным для Крюкова такой труд). Отыскивался такой труд весьма туго, а Крюков скорее соглашался по неделям питаться одним черным хлебом, чаем и воблой, чем идти на компромиссы с врагами. И надо сказать, что в этом отношении Крюков был закален: для него, казалось, не существовало вовсе забот о пропитании. "Кусок хлеба и стакан чаю, -- говорил он, -- можно всегда заработать без уступок". Потребности Крюкова были доведены до возможного только для немногих избранных натур минимума, и права желудка попирались им самым наглым образом... Крюков без малейшего колебания бросал работу, если ему почему-либо казалось, что эта работа покушается на целомудрие его убеждений.

Прежде всего Крюков обыкновенно совался в редакции газет. На сей раз он поступил так же.

– - Хозяюшка?

– - Что угодно, батюшка?

– - У вас здесь ведь есть газеты?

– - Как же, есть, две газеты... Ругаются все между собою...

– - Не выписываете?

– - Нет, где нам?.. А вот у соседей выписывают можно попросить.

– - Попросите, голубушка!

Хозяйка принесла "Н-ский Листок" и сказала:

– - В этом похлеще пишут!

Крюков внимательно прочитал его, отыскивая "направление", но никакого направления не обнаружил.

Облачившись в свою новую сюртучную пару, Крюков вышел на улицу. Чтобы ознакомиться с другой газетой, он зашел в молочную лавку. Попросив себе стакан молока, он схватился за старый номер "Н-ского Вестника" и начал напряженно отыскивать "направление"... Передовая статья о крестьянском банке. "Дельно написано!" То же самое можно было прочитывать время от времени в "Русских Ведомостях"...

В соседстве с Крюковым сидел, за отдельным столиком, какой-то господин в очках и сосредоточенно смотрел в газету.

Крюков мимолетным взглядом окинул этого господина в очках, а кстати поинтересовался, что этот господин читает? В руках его были "Русские Ведомости".

Довольно интеллигентное лицо, а главное "Русские Ведомости" дали смелость Крюкову заговорить с незнакомцем:

– - Извините, -- начал Крюков, приблизившись к этому господину: -- Вы, кажется, местный абориген!.. Скажите, пожалуйста, которая из здешних газет приближается к этому органу и вообще каково их направление?

– - Гм...

Господин с сдержанной улыбкою взглянул на Крюкова.

– - Вы говорите, вероятно, о чистоплотности? Я, батюшка, читаю много газет, столичных и провинциальных, но... собственно направления никакого и нигде не вижу... Может быть, оно и есть, но во всяком случае его можно видеть только под микроскопом...

– - Позвольте с вами познакомиться!
– - откланиваясь, произнес Крюков, которому очень понравился ответ господина в очках: -- Крюков! Бывший студент.

– - Очень приятно... Земский начальник Оболдуй-Тараканов. И тем более приятно, что я тоже универсант...

Крюков как-то опешил и смутился. На лице его застыла мина неожиданности.

– - Вы, видимо, не здешний?
– - спросил Оболдуй- Тараканов.

– - Нет, приезжий...

– - По каким делам? И откуда?

– - Собственно... из... Орла... Получите за молоко!
– - с каким-то отчаянием крикнул вдруг Крюков и, не допивши молока, сухо поклонился Оболдуй-Тараканову и торопливо вышел, вернее вылетел из молочной лавки и вернулся домой в самом скверном расположении духа, словно ему нанесли личное оскорбление или сделали какую-нибудь неприятность.

– - Околоточный приходил... Ваш видик требовал, -- сообщила Крюкову хозяйка тоном полного неудовольствия своим квартирантом.

– - У меня нет никаких видиков... Затеряны где-то. Меня должны знать в полиции, -- ответил хмуро Крюков.

На лице хозяйки отпечаталось страшное недоумение. Выйдя за дверь постояльца, она даже остановилась, пораженная новым достоинством своего квартиранта. "Вот золото-то пустила!" -- вздыхая, подумала она и печально качнула своей головою.
– - "Не только за месяц вперед, а даже и документов нет!"...

А человек без документов походил по комнате, потом лег на кушетку и отдался размышлениям.

Под эти размышления незаметно подкрался зимний вечер. Наверху, по обыкновению, началось разыгрывание гамм и экзерциций на пианино; гимназист начал зудить уроки "к завтраму"...

Крюков долго прислушивался к этим звукам и к своим ощущениям, и безотчетная грусть начинала потихоньку заползать в его душу... В таких случаях Крюков имел обыкновение ходить к "своим". Но "своих" не было... Полное одиночество стояло перед взорами Крюкова щемящим сердце призраком, какой-то холод пробегал по всему телу, и ему казалось снова, что он приехал не туда...