Шрифт:
Всхлипываю, и Алекс будто чувствуя, что я начинаю ломаться, давит еще сильнее:
– Ты полезла к семье моего брата, – цедит он. – Притворишься, что случайность?
На принятие решения у меня всего несколько секунд. И то, что приходит в голову, вряд ли можно назвать выходом. Но по крайней мере, это даст мне отсрочку.
– Нет, не случайность! – признаюсь ему. – Хотела узнать. Про тебя.
Воронцов замирает, кажется, даже дышать начинает более глубоко, словно сдерживается. И я решаю продолжать свой блеф до конца.
– Гриша сказал, что у тебя… кто-то есть. Я хотела спросить у Яны, правда ли это.
– Неужели соскучилась? – спрашивает он спустя почти вечность, за которую я успеваю передумать столько всего.
– А если да, то что? – с вызовом спрашиваю я. – Если я ошиблась тогда, три года назад?
– Вот как, – довольно ухмыляется Воронцов. – Ну, давай проверим, насколько сильно ты скучала, Пташка…
Он резко подхватывает меня, а затем толкает к стене лицом…
– 5 Арина -
Я отлично понимаю, к чему все идет. Понимаю, что мне все равно придется через это пройти, чтобы выполнить требования Градова. Но от этого не легче.
Больно ощущать прикосновения рук, которые когда-то ласкали, а теперь – клеймят, жестоко наказывают. Алекс и раньше не часто проявлял нежность. А теперь…
Теперь он всячески подчеркивает свое потребительское отношение ко мне.
Наказывает, унижает, словно шлюху. А я терплю. Молча сношу все, закусывая губы и сдерживая слезы.
– Так что, Пташка, правда соскучилась по хорошему траху? Или у тебя было до черта ебарей, пока ты развлекалась за границей?
Злые колкие слова ранят, оставляя кровавые следы в сердце. Боль глушит, и я начинаю терять связь с реальностью, пока перед глазами мелькают картинки из прошлого, а Воронцов, словно чувствуя это, добивает:
– Но я сегодня добрый, Ари-ша. Напомню тебе, какой шлюхой ты можешь быть…
Он дергает меня за бедра, вынуждая прогнуться в спине. Толкает ноги, заставляя расставить их шире, после чего резко и без всякого сожаления стаскивает с меня куртку, а платье просто рвет пополам.
Прохладный воздух обжигает кожу, и следом чувствую крепкую хватку на бедрах.
– Ну что, Пташка, уверена, что все еще хочешь мне что-то доказать? – вкрадчиво спрашивает Алекс. Он чуть прижимается, проводит носом вдоль шеи и жадно вдыхает. – Уверена, что вывезешь, если останешься?
– Ты ведь не отпустишь все равно, – шепчу, малодушно зажмурившись.
– Хочешь этого? Хочешь, чтобы отпустил? Можешь попросить. Тщательно, Ари-ша. Так, как я люблю…
Его сальный намек даже разгадывать не надо. Никто меня не отпустит. Не сегодня. Мой побег перед свадьбой – словно пощечина для Воронцова. А он такое не прощает. Никому.
Я молчу, и это тоже ответ. Алекс многозначительно фыркает, спускается пальцами ниже, к трусам. Чтобы разорвать белье, ему даже стараться не надо. И вот я уже голая и беззащитная перед ним.
– Для той, кто соскучился, ты суховата, – насмешливо выдает мой личный палач. – Может, все же стоит признаться, Пташка?
– В чем? Что ты пугаешь меня? – я судорожно ищу достойные оправдания своей реакции. Потому что второго шанса остаться рядом с моей целью может и не быть.
В голове бьется мысль, что нужно расслабиться, нужно обмануть его, притупить подозрения!
– Страшно? – вкрадчиво спрашивает Алекс. – Это хорошо, Пташка. Тебе стоит бояться, – зло цедит он, вторгаясь в меня пальцами. Но вопреки ожиданиям, учитывая его жестокие слова, боли я не чувствую. Дискомфорт – да.
Я обреченно выдыхаю, понимая, что и тут Воронцов переиграл меня – потому что идеально знает мое тело. И отлично помнит, как и что я ощущаю.
Когда его уверенные движения во мне приводят к естественной реакции организма, лишь горько усмехаюсь. Кто бы сомневался, что Саша упустит такую возможность ткнуть меня носом в мою же слабость перед ним.
– Неужели твои ебари, все как на подбор, были с маленькими членами? – продолжает жалить словами, трахая пальцами так медленно, с оттяжкой. Когда-то он частенько мучал меня подобным, чтобы насладиться моими просьбами. – Все такая же узкая и тесная.
– Можно подумать тебе это не нравится, – огрызаюсь в ответ. Понимание, что он уверен, будто у меня было много мужчин, обжигает и больно ранит.
– Все-то ты помнишь, – цокает он языком. – Будь хорошей девочкой, Пташка. И не останешься неудовлеторенной.