– Дорогая, я сделал это ради твоей же безопасности. Прошу прощения, что не предупредил тебя, но я думал, что ты и так поймешь.

Он поставил первую из трех коробок обратно в шкаф.

– Что ты имеешь в виду, говоря о моей безопасности?

– Как ты знаешь, не так давно у нас случилась кража. Преступника так и не поймали. Мы всегда держим эту дверь запертой, и Эмилиано время от времени проверяет ее. – Он повернулся лицом к двери, затем обратно ко мне. Понизив голос, он продолжил: – Кроме того, я не… обсуждал твою работу с моими родителями. Я не уверен, что они были бы довольны, если бы узнали, что ты здесь работаешь одна с документами.

– Я понимаю. Но ты мог оставить мне ключ?

– У нас нет запасного. Только мой, Эмилиано, Северины и моей матери. Я не могу сделать дубликат, не привлекая внимания. Ты слишком волнуешься. Мне нужно бежать на ужин нашей группы. Тебя проводить вниз? – Он положил ключ обратно в тайник и огляделся по сторонам, пытаясь понять, не оставил ли чего лишнего.

Я нерешительно кивнула.

Когда Никколо закрывал входную дверь, он тронул меня за локоть:

– Сможешь сама добраться до дома? Увидимся завтра в то же время в том же месте?

Он ущипнул меня за щеку, затем сбежал вниз по ступенькам и исчез на одной из улиц.

В течение следующих двух недель я ходила в палаццо Фальконе каждый день и следовала одному и тому же распорядку: была там уже в десять, уходила в шесть, что меня вполне устраивало, несмотря на царивший в комнате холод и отсутствие обеда. Я бегло просматривала документы, пытаясь найти хоть что-нибудь связанное с изумрудом. Когда мы с Никколо обменивались любезностями и вежливыми поцелуями при встрече или прощании, я обращалась к нему с нарочито профессиональным тоном, что, казалось, его устраивало.

Всякий раз, входя в палаццо, я вспоминала слова Розы и была полна решимости сдержать обещание: усердно работать и найти изумруд.

Каждый день я начинала с того, что просматривала последнюю страницу, на которой остановилась в предыдущий день, прежде чем двигаться дальше. Пробегая глазами по каждому документу, я останавливалась, если информация казалась важной или выявлялась неизвестная ранее связь.

В отдельном блокноте я вела записи, связанные с моей диссертацией, – краткое описание важных документов, которое помогало ориентироваться в материале. Именно по этой причине мне и не хотелось ссориться с Никколо.

Жаль, что мои исследования были сосредоточены на изумруде, потому что некоторые документы вызывали у меня восторг. Словами сложно передать то чувство, которое возникает, стоит взять в руки документ, которому больше четырех веков. Осознание того, что благодаря моему вкладу в исследования давно умершие люди, жившие четыреста лет назад, снова «заговорят», наполняло мою душу трепетом и некоторой долей страха. Я должна была точно восстановить данные, но, к сожалению, приходилось концентрироваться на поисках изумруда.

Каждые пять дней я отправляла Уильяму письмо, в котором кратко излагала свои «находки». Каждый раз я получала ответ, что мои результаты были впечатляющими. Теперь-то я начинаю понимать, как Розе удавалось пудрить ему мозги своими успехами почти три года.

Казалось, он с готовностью восхищался тем, чего я добилась.

Каждый вечер я писала Розе – или тому, кто читал мои письма, – стараясь, чтобы информация звучала многообещающе. Как будто я была уверена, что просматриваемые материалы и правда позволят найти изумруд.

Две субботы подряд я работала. Эмилиано отпирал и запирал меня в библиотеке, потому что Никколо два уик-энда провел с друзьями, катаясь на лыжах. По воскресеньям, когда у Эмилиано был выходной, я отсыпалась. Впрочем, спала я плохо: мне постоянно снился один и тот же сон, в котором я видела графиню, стоявшую перед дверью в библиотеку.

Ближе к середине срока, отведенного на исследования в Генуе, я и сама начала верить, что исследования приведут к важному открытию, несмотря на отсутствие каких-либо доказательств.

Большую часть второго воскресенья я провела, готовя доклад к конференции. На сайте все еще значилось имя Розы среди докладчиков, и ее тема называлась «Федерико Фальконе и концепция человека эпохи Возрождения». Хотелось надеяться, что в это название Роза вложила толику иронии, потому как тот черновик, который я набросала, был не особенно почтительным по отношению к Федерико. В архивах я обнаружила много информации, которая подтверждала мои аргументы. В основу доклада легли те документы, в которых были крупицы информации об изумруде.