— Но лис остается лисом? — понимающе уточнила Элиэн.

— О да, — ответил Вадерион, падая на кровать. Та отозвалась протяжным скрипом. — Восхитительно.

— Ты про «музыкальное сопровождение» к ночному отдыху или про мягкую постель? — уточнила она, присаживаясь рядом.

— Про первое. Минус деревянных кроватей… — пожаловался он и тут же резко сменил тон на напряженный: — Как тебе Вилеша?

Вот тут Элиэн призадумалась, что ответить.

— Я понял, — усмехнулся Вадерион, садясь и пристально глядя в окно.

— Вы не ладите? — наконец она решилась задать вопрос, который должен был прозвучать намного раньше.

— Вилеша не ладит со мной. А попросту говоря, она меня ненавидит за убийство матери и старших сестер.

Они никогда не затрагивали эту тему, а Элиэн, признаться, даже не думала об этом. С тех давних пор, когда она с ненавистью размышляла о навязанном отцом муже — жестоком и безжалостном, — сидя в зимнем саду замка, прошло много времени. Она пережила такую палитру чувств, полностью изменив мнение о Вадерионе, что даже не думала вернуться к мысли о его осуждении. Теперь же пришлось: жизнь научила ее не морализировать попусту, а жизнь в Темной Империи еще и подсказала не заниматься этим вовсе. Каждый сам за себя — вот закон выживания в мире, поэтому, когда Элиэн слышала рассуждения слуг и воинов о прошедшей войне, о жесткости, допущенной Императором (конечно, по отношению к светлым, а значит, полностью одобряемой темными), она лишь пожимала плечами и шла дальше — ее судьба каких-то людей не волновала. Одни умрут, другие родятся — какое дело Темной Императрице до них? К тому же теперь она на другой стороне, своя среди чужих. Но одно дело — безликие крестьяне, а другое — родные эльфы. В своей собственной семье Элиэн никогда не чувствовала тех уз, что должны связывать близких, однако у нее перед глазами были примеры других светлых эльфов, а потом и темных, и орков и других существ. Теперь же у нее у самой была семья — Вадерион, — и она не могла представить, что должно произойти, чтобы она убила его. Она не сумела сделать этого, даже когда — как она тогда думала — от этого зависела ее жизнь. Но, с другой стороны, она на своем собственном примере знала, что родители не всегда бывают теми, кто заслуживает нашу любовь и уважение.

— Моя мать была безжалостной расчетливой тварью, которую интересовала лишь власть. Впрочем, — будничным тоном произнес Вадерион, — такими были все верховные жрицы Тьмы. Мать была главой третьего по силе дома в нашем королевстве и очень этим гордилась. Но жажда власти не давала ей спокойно жить — и не только ей. Между домами и внутри них — между жрицами — постоянно шла борьба за власть. В один момент мать пришла к выводу, что четыре дочери — это слишком много. В других домах столько не держали — подрастающие юные жрицы убивали друг друга в той же самой борьбе за власть только в своей собственной семье. Мужчина не считался за полноценное существо, однако все же мог пригодиться, поэтому мать меня не трогала, то есть убивать не собиралась, зато нацелилась на мою третью сестру, Вижену — она была моей полнокровной сестрой, как и Вилеша. Ей было десять. Когда я вернулся домой, то ее и отца, вставшего на ее защиту, уже убили. Они убили мою десятилетнюю сестру, потому что та была слишком одаренной, и поделили между собой ее силу.

Вадерион обернулся и посмотрел на нее не мигая: глаза его, обычно багровые, потухли почти до черного.

— Я не оправдываюсь. Я убил свою собственную мать, которая родила меня. Я убил старших сестер, которых всегда ненавидел. А потом я отправился в дом Великой Матери и убил ее. Я поднял восстание и сверг этих жриц Тьмы. Когда все верховные жрицы были убиты, тесная связь женщин-дроу с Тьмой разорвалась, и они стали слабыми и беззащитными. В королевстве начался хаос. Женщин насиловали, убивали, их пытали и над ними издевались. Многолетняя тирания была свергнута, чтобы создалась новая. Я не желал этого. Я ненавидел женщин, но не считал, что они заслуживают такой участи. Отец перед смертью успел вбить в мою юную и пустую голову, что слабые нуждаются в защите. Я решил спасти свой народ и вывел его на поверхность, чтобы заставить мужчин забыть о мести. А наверху нас уже ждала масштабная война со странными светлокожими эльфами и слабыми, но безумными смертными — людьми. Вилеша все это время оставалась в тылу: ей было три года, когда все произошло, она почти ничего не запомнила, кроме того, что я лишил ее матери. А мне было не до нее — у меня была то война, то проблемы с дроу, то с орками, то еще тысячи других дел. Я всегда заботился о том, чтобы Вилеша была максимально далека от войны и прочих бед, но на нее саму у меня не было времени, а когда я закончил строить Темную Империю, и мы поселились вместе в моем замке, то оказалось — моя сестра меня ненавидит. Долгое время она скрывала это, но холодность ко мне всегда была в ее взгляде и словах. Я знал об этом, много лет старался наладить с ней отношения — она должна была понять! Не оправдываться же мне! Но она не хотела ничего понимать. В конце концов, около ста пятидесяти лет назад она вышла замуж за Олана Бурошкура, сына моего боевого товарища Церина. Я не был против, но при расставании успел выслушать много «хорошего» о себе. В итоге мы разругались, и Вилеша окончательно исчезла из моей жизни.

Вадерион замолчал, но Элиэн чувствовала, что это не конец истории.

— Ты ее не любишь, — это был не вопрос.

— Она дочь моего отца, и в память о нем, я забочусь о ней. Но ты права: она — не семья. Я терпел достаточно долго. И терплю до сих пор… Ты не видела ее детей?

Мысленно скривившись об очередном напоминании о наболевшем, Элиэн покачала головой.

— И хорошо, — неожиданно заявил Вадерион. — Они бастарды, и это так же явно, как смена дня и ночи. Вилеша долго не могла родить Олану наследника, пока вдруг у нее следом друг за другом не появилось трое мальчишек. У них такие же золотые волосы, как у лучшего друга семьи Бурошкуров и конкретно Олана, Релифа из клана Золотых Когтей. Все всё знают, но молчат, пока молчу я.

Вадерион жестко усмехнулся. Да, хорошо было быть сестрой Темного Императора — никто не обвинит в том, что ты нарушила законы общества, в котором живешь. Будь Вилеша обычной темной эльфийкой, ее бы выставили из дома Бурошкуров с позором и ни один лорд и леди больше не посмотрели бы в ее сторону. В Темной Империи ценилась чистота крови, наследование от главы клана или рода к его старшему сыну считалось священным. Бастарды же… В Рассветном Лесу на них бы не обратили внимание, но на родине Элиэн их почти и не было — все же светлые эльфы женились преимущественно по любви. А Темная Империя была жестокой страной со своими законами.

— Церин тоже закрывает на это глаза? — Как-то не верилось, что такой старый прожженный интриган пропустил бы подобный тройной плевок в свою сторону, ведь дети Вилеши будут наследовать за Оланом.

— Его интересует кровь моей сестры. Моей сестры. Так что на честь рода он плюнул, главное, что его «внуки» формально считаются моими наследниками.

Элиэн внимательно изучила выражение лица Вадериона и резюмировала:

— Они ими никогда не будут.

— Чтобы я позволил отдать трон Темной Империи, могущественного государства мира, каким-то грязным бастардам? Нет! Моя сестра шляется по чужим мужчинам, изменяя мужу, а я и так это покрываю. Стоит мне только сказать слово — и ее босую выкинут на улицу!

Глаза его полыхнули алым, но он тут же успокоился.

— Впрочем, это все разговоры. Бурошкуры никогда не получат власть, даже если мечты Вилеши сбудутся и я все-таки сверну себе шею.

— Темная Империя не для слабаков?

— Вот именно, хес’си.

* * *

Олан и его два других брата, с которыми Элиэн не успела вчера познакомиться, Берин и Роро, оказались очень приветливыми оборотнями. Особенно, конечно, муж Вилеши. Глядя на этого здорового, действительно похожего на медведя мужчину, Элиэн гадала, почему он покрывает измены жены? Не догадывается, слепо веря ей, или настолько любит ее? В чем-то она чувствовала родство с этим оборотнем — она тоже любила одного невыносимого дроу. Но тут же Элиэн себя одернула: она бы никогда не позволила Вадериону так себя вести и не простила бы, как бы не любила.