А вообще – Шеф был исключительно вежлив, всегда обращался на «вы». Говорил мало и спокойно, не повышая голоса. Смотрел, в случае чего, с пониманием и сочувственно. Как на большинство из тех, с кем потом случались абсолютно естественные неприятности с летальным исходом.

Что-то человеческое в Шефе, впрочем, тоже было. Не обращая внимания ни на кого (и уж тем более на такую мелкую пакость, как водитель), он мог долго, взасос целоваться со своей женой, которую встречал в аэропорту. Да, вот прямо там, в аэропорту. Или часами разговаривать на кладбище со своей Марией, как с живой. В первом случае выяснялось, что Шеф способен на нежность, ласку и все прочие лучшие чувства, воспетые романтиками; во втором – что самое трудное для Шефа – это кого-нибудь простить. И поэтому лучше не выходить за пределы маленьких человеческих слабостей, к которым Шеф относится с пониманием.

Он захлопнул дверь автомобиля и пошёл прямиком к крайней развалюхе. Водитель запер машину и засеменил следом – за жизнь Шефа он, в некотором смысле, отвечал головой.

Непонятно было ничего. Какая-то совершенно внезапная поездка. Вызов после обеда, посреди рабочего дня, короткое распоряжение «едем в Варский!». Никаких машин сопровождения с охраной – только они двое, в одной иномарке. И почему-то сюда, на заброшенную окраину этого городишки, в царство расселённых халуп и помоек.

Шеф зашёл в крайний подъезд, огляделся. Старый, трухлявый деревянный дом; старая, трухлявая, местами уже разваливающаяся лестница на верхние этажи. Бывшие квартиры с распахнутыми или вовсе выдранными дверями, кучи всякого хлама на полу.

Ветер гуляет…

На первом и втором этажах Шефа ничто не заинтересовало. Стараясь не наступать на гнилые ступеньки, чтобы не провалиться, он поднялся на последний, третий этаж. И произнёс: «Это что за чёрт?».

Одна из квартир верхнего этажа не только сохранила дверь – эта дверь была закрыта. Шеф толкнул её – дверь не поддалась. Заперто? Шеф дал по ней пинка. Дверь затрещала, но устояла.

– Вам помочь, Джордж Джорджиевич? – водитель тоже успел забраться на третий этаж.

Внезапно Шеф сунул руку водителю за пояс и выдернул его табельный пистолет. Передёрнул затвор и высадил три пули в замок.

Старая дверь распахнулась. А ещё – раздались какие-то хрипы, стон и звук падающего тела.

За дверью была малюсенькая квартирка. Прямо – узенький коридор, ведущий на кухню; справа – две смежные комнаты, которые, по идее, должны были быть одной нормальной комнатой. Слева – узкое пространство, в которое умещались вешалка для верхней одежды и отгороженное от неё некое подобие санузла:

унитаз, душ, полтора метра между ними для бельевых верёвок.

На полу коридора лежал бомж. Обычный такой оборванец. Шеф попал куда надо… или куда не надо. Короче – в груди бездомника было два пулевых ранения, на пол уже густо сочилась кровь, а сказать несчастный ничего не мог – только хрипел в агонии.

Шеф шагнул в квартиру. Из крайней комнатёнки донёсся дикий вопль и умоляющее:

– Не убивайте!..

В комнатке обнаружился какой-то полуразвалившийся диван; за диваном пытался спрятаться второй бомж.

– Ты кто? И откуда здесь взялся? – глухо спросил Шеф.

Глотая слова, заикаясь и трясясь от ужаса, бездомный кое-как пояснил – они здесь поселились, потому что бомжи, а эта квартирка показалась им самой благоустроенной во всём доме. Да и верхний этаж – не каждый любопытный пацанёнок залезет. В общем…

– Я ничего не сделал! Не убивайте…

– Вытащи труп в любую соседнюю квартиру и убирайся.

Водитель хорошо знал эту негромкую, но страшную интонацию Шефа. Шеф вообще почти никогда не повышал голоса. Просто вот таким тоном он принимал окончательные решения…

Трясущимися руками бомж поднял тело своего товарища, обхватил и понёс к выходу. Занёс в квартиру напротив.

– Подальше затащи.

Бомж проволок труп до конца коридора, положил на пол, обернулся... Четвёртым выстрелом Шеф уложил его наповал.

К водителю вернулся дар речи.

– Джордж Джорджиевич, что вы делаете?!

От серо-стального взгляда водителю сделалось дурно. Наверное, в войну так же – беспощадно, неумолимо и очень холодно – фашистские каратели смотрели на своих будущих жертв.

Он отшатнулся к стене и совсем было собрался сползти по ней ввиду обморока. Но ему в подбородок упёрся его собственный табельный пистолет. И эти страшные, беспощадные глаза… – Кому ты пишешь на меня спецдонесения?

– Эрингу…

Вот и всё. Эту маленькую человеческую слабость Шеф точно не оценит. Но как было не сказать, в такой-то обстановке? Водитель и подумать ничего не успел; само вырвалось.

– Хм… а ведь логично. Наш любимый министр внутренних дел. Считает, что я занимаю его место рядом с Эльцером. Опять же, мент, то есть испытывает ко мне классовую ненависть. Ретив, горяч, но туповат, как все служаки. Да ещё и совершенно искренне меня ненавидит и потому делает кучу проколов, от горячности. А компромат на меня ему сливает трусливый дурак. Ты не обижайся. Лучше при жизни слушать о себе правду, чем красивые слова – лёжа в гробу. Впрочем, если понадобится – могу организовать и это.