Шрифт:
— Правда?.. — удивленно протянул Мемед.
— А как же? Конечно, правда.
Старик долго рассказывал о крестьянах, не имеющих земли. Затем он начал опять о Мараше. О городе, о рисовых полях, о рабочих с рисовых полей, о садах и землях Мараша. Рассказал об aгe по имени Ходжаоглу, у которого очень много земли. Мемед молча слушал. Рассказал он и о том, как был в плену на Кавказе, о Галиции, о Дамаске, Бейруте, Адане, Мерсине, Конье, о гробнице великого Мевланы [17] , который покоится в Коньи. Потом вдруг замолчал и натянул одеяло на голову. В комнате наступила тишина.
17
Мевлана — эпитет Джеляль-эд-дина Руми, крупного иранского поэта, основателя мусульманского ордена Мевлеви. — Прим, перев.
Кто-то в углу низко склонился над сазом [18] и играл, тихо, едва слышно напевая что-то низким, грубым голосом. Длинное лицо поющего при свете керосиновой лампы то вытягивалось, то уменьшалось и становилось широким. Мемед долго и бездумно слушал его. Наигравшись, человек повесил саз на гвоздь у изголовья кровати и натянул на себя одеяло.
Мемед не мог заснуть. В голове роились тысячи мыслей. Представление его о мире расширилось. Он думал о том, как огромен мир. Деревня Деирменолук представлялась ему теперь маленькой точкой, всесильный Абди- ага — муравьем. Может быть, впервые он увидел все как оно есть. Первый раз он размышлял свободно. В нем пробудилось чувство ненависти. Он вырос в своих глазах и стал считать себя человеком. Ворочаясь на койке с боку на бок, он говорил про себя: «И Абди-ага человек, и мы люди…»
18
Саз — музыкальный инструмент. — Прим, перев.
Рано утром Мустафа толкнул его. Но Мемед так крепко спал, что не почувствовал. Видимо, и во сне он был погружен в свои мысли. Мустафа стянул с него одеяло. Только тогда Мемед проснулся и встал. Глаза его опухли. Лицо было совсем бледным, но довольным. Глаза светились радостью.
Они расплатились за ночлег и вышли.
— Где Хасан Онбаши? Надо с ним попрощаться, — сказал Мемед.
— Надо, — подтвердил Мустафа.
В дверях стоял маленький человечек, хозяин хана. Они подошли к нему и спросили о старике.
— А, этот негодяй? — вспомнил хозяин. — Встал ночью, собрал свое барахло и пошел торговать по деревням. Он придет только через десять дней. Плюньте вы на этого негодяя!
— Эх, если бы мы смогли его увидеть!.. — с сожалением проговорил Мемед.
— Эх, если бы… — повторил Мустафа.
Они отправились на базар. Базар их ошеломил. Они остановились в толпе, растерянно озираясь по сторонам. Солнце пекло невыносимо. Такого скопления людей они еще никогда не видели. «Кишат, как муравьи», — подумал Мемед. Продавцы шербета [19] с желтыми латунными кувшинами, гремя латунными чашками, кричали:
19
Шербет — сладкий прохладительный напиток. — Прим, перев.
— Шербет! Шербет! Медовый шербет! Солодковый корень. Пожалеет и тот, кто пил, и тот, кто не пил!
Сверкавшие на солнце кувшины привлекли внимание Мемеда, ему захотелось рассмотреть их поближе.
— Эй, дай-ка мне шербета! — сказал он продавцу. — И моему приятелю.
Продавец нагнулся и налил шербет в чашки, а Мемед в это время робко потрогал рукой блестящую латунь. Продавец протянул им чашки. Шербет был холодный как лед и пенился. Мемед и Мустафа с трудом отпили по пол- чашки. Шербет им не понравился.
В сторонке, на высоком пне, сидел человек и ковал подкову. Работая, он пел, и звон металла сливался с его песней. Эго был известный в касабе Слепой Хаджи. Кувшины и подковы, которые он изготовлял, изумили Мемеда.
До ребят долетел вкусный запах кебаба.
Они обернулись и увидели полуразвалившуюся лавку, из которой шел голубоватый дымок. Пахло подгорелым мясом и жиром. От этого запаха у них закружилась голова, и ноги сами понесли их в лавку.
Паренек из лавки радушно пригласил:
— Заходите, заходите!
Это еще больше удивило их. Они сели, ожидая, когда им подадут. И базар, и касаба, о которых он слышал раньше, и весь мир казались Мемеду сегодня совсем иными.
Сегодня словно развязался узел, связывавший его ноги и сердце. Он чувствовал себя свободным, легким. Ему казалось, что он вот-вот взлетит. В страшном смущении съели они кебаб; им казалось, что все, кто был в лавке, смотрят на них. Из лавки они вышли совсем одурманенные. Еще несколько раз обошли базар.
— Оказывается, здесь нет хозяина, — сказал Мемед.
— И правда? — согласился Мустафа.
— Деревня без хозяина! — удивленно воскликнул Мемед.
Затем они зашли в лавку, где продавались шелковые платки. Мемед выбрал желтый. Сжал его в руке и выпустил. Платок соскользнул на землю. Настоящий шелк! Они купили платок и вышли на улицу.
Мустафа подмигнул Мемеду:
— Для Хатче?
— Ты угадал, Мустафа. Ты умница! — шутливо ответил Мемед.
В той же лавке, где и вчера, они купили халвы, а в пекарне — теплого душистого хлеба. Халву и хлеб они завязали в платок. Потом оба сели на белый камень посреди базара и уставились на горы апельсинов в лавках фруктовщиков. Купили по апельсину, съели.