– Сбалансировал.

Прижался к самолёту Марка, чтобы посмотреть, есть ли где ещё течь, кроме топлива. По фюзеляжу снизу красноватые разводы от текущей рабочей жидкости гидросистемы. Сзади – серебристый след керосина из повреждённых баков. Значит, ему и топлива может не хватить до Баграма.

– Мотор, я 302й, пара вертолётов запускается? – запросил я у воздушного пункта управления.

– 302й, информацию передали. 301й, если готовы, можете катапультироваться в этом районе, – дали совет Марку.

Похоже, что сегодняшняя смена на Ан-26 побила все рекорды некомпетентности. Как можно предлагать прыгать, буквально, на вражеской территории, не имея прикрытия вертолётами?

До аэродрома ещё километров 90. Время тянется очень долго, но с каждой секундой шансов на удачное катапультирование всё больше. В какой-то момент мне начинает казаться, что мы зависли на месте, настолько однообразны под нами горные хребты и ущелья. Совсем немного проходит времени, как в глаза начинает бросаться тёмное пятно долины, за которой Баграм.

Переходим на связь с Окабом, и сразу в эфире слышим позывной вертолёта ПСО.

– Окаб, 809й, взлёт группой произвёл, курс отхода 80.

– 809й, вас понял. Борт на удалении 85. Идут в вашем направлении.

– Окаб, я 302й в паре с 301м. У него отказ, ваше управление, – вышел я на связь с руководителем полётами.

– Понял, 302й, удаление от точки 80. Заход с ходу разрешил.

Вот уже и горные хребты заканчиваются. Если дальше так и пойдёт, выйдем к посадочному курсу в 50 километрах, а там и прыгать можно будет.

– 301й, как управление? – спросил я, но Марк молчал. – 301й?

– 302й, табло «Масло» загорелось.

Значит, начало падать давление масла. Кажется, настоящий пожар в двигателе неизбежен. Нужно снижаться, чтобы создать более комфортные условия для катапультирования.

Вот уже начинается плоское предгорье и небольшие насаждения леса. Та самая «зелёнка», в которой могут быть и духи. Надо ещё пролететь немного.

– 302й, удаление от точки 38. К снижению приступили?

– 301й, готов снижаться? – спросил я у Марка.

– Готов, 302й.

Начали постепенно снижаться. Я тоже работал чаще рычагом управления двигателем, чтобы идти рядом с Барсовым. Высота 3300, и позади уже высоченные хребты Гиндукуша. «Зелёнка» всё ещё под нами.

– 302й, удаление 30, – подсказывает нам руководитель полётами.

– 302й, я 809й, иду к вам. Встану в вираж в 10 километрах от Окаба. Готов работать.

– Понял, 809й.

У самолёта Марика возникает пожар за килем. Происходит это в полной тишине, разрастается без какого-либо дыма и тянется пламя метров за 10 от самого киля МиГа. В такой огненный хвост, никогда бы не поверил, если сам бы не увидел.

– Марк горишь, прыгай! – кричу я, но проходит несколько секунд и ничего не происходит. – 301й, катапультируйся!

Затем и руководитель полётами повторяет подобное три раза. Секунды растягиваются в вечность, но Марк не прыгает. Почему? Если не прыгнет, взрыв баков и тогда от самолёта ничего не останется.

– 301й… катапультируюсь! – отзывается Марк и начинается уже знакомый мне процесс.

Я встал в вираж, наблюдая, как Барсов на парашюте опускается на окраину «зелёнки» в паре километров от небольшого кишлака. Стоит прикрыть товарища, пока не подойдёт экипаж ПСО.

– Окаб, я 302й, наблюдаю 301го. Подо мной в окрестностях Бамиана.

– 809й, я наблюдаю тебя 302й. Пять минут, и будем в твоём районе, – вышел в эфир экипаж вертолёта.

Смотрю вниз и вижу, как бежит небольшая толпа к Марку. Стоит пройти и отработать по ним с пушки. А если мирные и просто решили посмотреть?

Снизился ещё ниже. Вряд ли бы мирное население стало стрелять по мне из своих автоматов и бежать сломя голову к приземлившемуся лётчику.

Что ж, хотел как лучше. Отвернул в сторону с набором высоты. Включаю вооружение и готовлюсь отстрелять весь боекомплект из пушки. Переворот и выполняю пикирование.

Нажимаю гашетку пушки, и под фюзеляжем быстро рокочет ГШ-23, выбрасывая в первую секунду полсотни снарядов. Прошёл в горизонте над Марком, который уже подготовился отстреливаться, и перевёл самолёт в набор высоты.

– 809й, наблюдаю лётчика. Забираем.

Вот и хорошо. Спокойно можно идти домой.

После посадки, когда заруливал на стоянку почувствовал, как начала болеть каждая мышца в теле. Видимо, напрягся я здорово в этом полёте. Смотрю на правую руку и понимаю, что она у меня дрожит, и сделать с этим ничего не могу. Пробивает какой-то озноб, словно у меня лихорадка.