Помедлил. Качнулся несколько раз в кресле взад-вперед.

— Как считаешь, почему я нацепил такую маску?

— Что тут думать, — усмехнулся я с горечью, — ясный перец! Сами же сказали, что практикуете индивидуальный подход: кесарю кесарево, клоуну клоуново! Жил шутом, от паяца уход и прими…

Морт покачал сокрушенно головой:

— Суетный ты малый, Николай, слушать не умеешь! Хорошо с тобой говно есть, все время вперед забегаешь. Не со всеми я такой разговорчивый и любезный, ох не со всеми. Намекнули мне, что не должен я тебя напугать, отсюда и маска не страшная, и прикид не стандартный, чтобы в случае определенного исхода тебя не мучили кошмары. Психику твою велено поберечь…

— К… какого исхода? — выдавил я из себя, чувствуя, как на голове зашевелились волосы.

— Сказано же: определенного, — сделал движение рукой Морт, — исход, он разный бывает! Я так понимаю, тут все зависит от тебя…

Умолк и как-то даже насупился. Уголки губ маски опустились, придав ей грустное выражение.

— В любом случае имей в виду, если тебе удастся вернуться в жизнь, мое предложение остается в силе. А случиться так может! Походишь у меня в секретарях, пооботрешься, втянешься в работу, она, по сути своей, креативная, связана с выбором. Сам знаешь, любое творчество сводится к перебору вариантов, опыта в этом деле тебе не занимать. Пусть я далек от верхних эшелонов власти, но отмазать нужного человечка попробовать могу. Реальные дела делаются не в высоких кабинетах, а на местах, так сказать, в поле. Ну а сработаемся, и у тебя появятся возможности, о которых короли и прочие президенты не могут даже мечтать. Их власть над людьми в сравнении с твоей не более чем возня в песочнице. Никто и никогда не обладал могуществом, какое само идет тебе в руки.

Я собрал остатки силы воли в кулак и проблеял:

— Мне кажется, прошлый раз я достаточно ясно выразился…

Морт поморщился, заставив видом своим меня заткнуться.

— Прошлый раз не в счет! Я ведь не зря сказал, что за эти несколько дней ты стал мне ближе, но куда важнее то, что я стал ближе тебе. Чувствуешь, как пахнуло из склепа могильной сыростью? Такие вещи очень освежают восприятие. Записные гуляки превращаются в суровых моралистов, безбожники тянутся к религии, принимая ее за веру, бьют бесчисленные поклоны и строжат себя постом…

Слушая его, я начал понемногу приходить в себя. Попробовал, как это принято у политиков, уйти в сторону от решения проблемы.

— Допустим, я соглашусь, но для выбора того, к кому следующему вам приходить, нужны какие-то критерии…

Морт стукнул себя по колену и невесело рассмеялся:

— О чем ты, блаженный? Так можно договориться и до морали! Бери пример с власть имущих, для них человеческая жизнь — пыль под ногами. О такой малости вообще никто не думает. — Поднялся из кресла. — Ну а если невмоготу, так хочется справедливости, выработай собственную концепцию, я не возражаю. — Потянулся длинным телом. — Что-то мы с тобой заболтались!

Подойдя к окну, выглянул на улицу, как будто хотел узнать, какая погода.

— Вставай, пора идти!

Дыхание разом перехватило, голова отказывалась что-либо понимать.

— Куда?..

Пародируя манеру женщин общаться с мужьями, Морт упер руки в боки:

— На кудыкину гору! Седой уже, а все делаешь вид, что ни хрена не соображаешь…

И с этими словами вышел в коридор. Я с трудом отскребся от постели и начал одеваться. Мутило, хотелось спрятаться под одеяло и провести так остаток жизни. Человек, конечно, смертен, но чтобы так вот сразу — это уж слишком! Поплелся, спотыкаясь на каждом шагу, в гостиную. Морт разглядывал с сомнением стоявшую на полу бутылку из-под джина.

— Не возражал бы, наверное, пропустить посошок на дорожку?

С юмором висельника мог бы и повременить. Только тут я рассмотрел, какие у него глаза. Что бы он ни говорил, их выражение оставалось глубоко трагическим, взгляд — устремленным в себя. Не знаю, что Морт там видел, только кивнул и направился в прихожую. Посмотрел на меня, обернувшись, и открыл входную дверь. Сделал приглашающее движение рукой. Мир за окном был залит ярким солнечным светом, на лестничной площадке царил мрак. Набрав полные легкие воздуха, я перекрестился и, как в бездну парашютист, шагнул в эту черноту.

Шагнул и обомлел. В нос ударил тяжелый, с примесью плесени лесной дух, за шиворот змейкой скользнул холодок. Непосредственно от двери квартиры, заметно забирая в гору, шла зажатая по сторонам могучими елями дорога. Прямая, как стрела, она упиралось в нагромождение скал. В свете огромной белесой луны их снежные пики сверкали. Изумрудным казался стелившийся под деревьями ковром мох. У подножья гор переливалась цветами радуги полоса тумана.

Я обернулся. За спиной не было ни дома, ни города, только убегавшая к горизонту черная, с антрацитовым блеском лента. Над ней непроницаемым полотном раскинулось без единой звездочки небо. Ощущение от увиденного заставило меня содрогнуться. Морт между тем уже шагал в сторону горного массива. Говорил себе что-то под нос, втянув голову в плечи. Я поспешил его догнать, пристроился рядом.

— Странные все-таки существа, эти люди, — бормотал месье, как если бы беседовал сам с собой. — Изверившиеся, несчастные, клянут почем свет свою жизнь и тут же цепляются за нее из последних сил! Что, собственно, она им дала, кроме сомнений и страданий, при том, что хорошо известно, чем все закончится? И ладно бы молодые, так ведь и знающие ей цену старики! Не желают уходить в мир, который сами же назвали иным, то есть без присущей этому бессмысленности и погони за минутными благами. Стенают, призывают, а придешь — гонят и проклинают, как будто я виноват в том, что они с собой сотворили. Не хотят признавать, что к ним явился избавитель от выпавших на их долю терзаний и мук…