Николай Иванович говорил, что его и всех солдат, которые были с ним, освободили из плена американцы. Американцы не только белой расы, но и негры.

Я только что прочитал «Повесть о настоящем человеке» Б. Полевого и под тем впечатлением говорил Шальнову: «Николай Иванович, ты — герой! О тебе надо тоже книгу писать». А он строго меня предупреждал: «Если хоть чуть уважаешь меня, то никому ни слова не говори обо мне. За то, что я был в плену, меня могут сослать туда, где Макар телят не пас». — «Этого не может быть, — настойчиво доказывал я. — Ты Родину защищал!» — «К сожалению, не все это понимают», — вполголоса отвечал он.

С тех пор прошло ровно полвека, а как будто это было вчера. До сего дня помнятся его жесты, привычки, шутки. Заканчивая какое-нибудь дело, он всегда говорил: «Все. Баста. Бобик сдох!» Мне с бесхитростной, но открытой всему миру душой это выражение нравилось.

Помню начало весны 1953 года. Утро. Николай Иванович подходил к столярному цеху, я, приветствуя его, воскликнул: «Шальнов, бобик сдох!» И увидел его сердитый взгляд вместо ответной шутки. Когда он ко мне подошел и протянул для пожатия руку, я в недоумении спросил: «Ты чего сегодня какой-то не такой?» Он, с оглядкой, тихо ответил: «Сталин умер». Я от неожиданности растерялся: а при чем тут Сталин?

Время летит. Правительства меняются. Но жизнь продолжается. Той гармонной мастерской давно в помине нет. О дальнейшей судьбе Николая Ивановича Шальнова я ничего не знаю. Звонил по всем райвоенкоматам, но нигде определенного ответа мне не дали.

9.02.2002

Меня некоторые спрашивают, откуда беру темы для написания стихов. Расскажу один давний случай.

В молодости мать меня всегда ругала, когда выпью или с кем-то подерусь. И ставила в пример нашего председателя сельского Совета А. Сорокина. «Вот на кого надо равняться, — говорила она. — Мужчина партийный, добрый, отзывчивый и дисциплинированный. Выпивает только по праздникам. Увидит пьяных, обойдет их. Боже упаси, чтобы с кем-то затеял драку. Был когда-то бригадиром в колхозе, а теперь вот работает председателем сельсовета, старателен. Говорят, скоро его повысят в должности, переведут в замы председателя райисполкома». На это я матери отвечал: «А ты помнишь, мне говорила, что одна пожилая женщина, перед тем как поехать на базар с красной смородиной, зашла к нему в сельсовет и попросила у него несколько старых газет, чтобы делать из них кульки для смородины, и он ей назначил цену: два куриных яйца за одну газету. Где же тут его доброта и отзывчивость? Ну, хотя бы они нужны ему были эти газеты. Он ими подтопок растапливает зимой, а летом они валяются на полу да пылятся на полках». Мать, естественно, начала его оправдывать, дескать, может быть, он тогда пошутил. А если это была и правда, то зазорного в этом ничего нет: скупость не глупость.

Тогда я в своем колхозе работал в бригаде плотников, строили мост через реку Рахму. Погода была осенняя, ненастная. Когда нас заставал дождь, мы прятались в рядом стоящий стог сена. Однажды при возвращении с работы домой мне встретился А. Сорокин. Увидев на мне прилипшие сенинки, ухмыляясь, проговорил: «Улики-то надо убирать». Он подумал, что я воровал сено. Ответил ему: «Не суди по себе!» Его ехидная улыбка сразу сошла с лица.

Вскоре мне предложили вступить в комсомол. Я не отказался. Комсомольский билет всегда стал носить с собой. Как-то вызвали меня в военкомат. Но прежде чем туда явиться, нужно было зайти в сельсовет и взять там какой-то документ. За давностью лет я забыл, что это был за документ, но хорошо помню, что товарищ Сорокин с меня потребовал оставить ему какую-нибудь вещь взамен. У меня тогда с собой ничего не было, кроме комсомольского билета, и я его спокойно, ничего плохого не подозревая, оставил председателю. Не знал, что комсомольский билет — очень важный документ, и его ни за какие ценности не отдают в чужие руки.

Товарищ председатель сельского Совета воспользовался моей оплошностью и сообщил об этом в райком комсомола. Вскоре меня из комсомола исключили. Тогда я и написал вот это короткое стихотворение, которое нигде не публиковал:

Сорокину

Прошло какое-то время. В замах председателя райисполкома Сорокин так и не побывал, а вскоре и с должности председателя сельсовета его убрали.

Я однажды сказал своей супруге, что гаданье — очень интересное развлечение для молодежи. «Оно кажется развлечением на первый взгляд, — услышал я в ответ. — Гадание — это дело житейское, серьезное». И рассказала мне следующее:

«В раннем девичестве я про многие гадания слышала. Но всегда боялась их. Мне одна бабка наговорила, что при гаданиях нужно строго соблюдать все правила его, иначе может вмешаться злой дух, и накличешь себе беду. И я во избежание злого духа выбирала самые простые гадания, потому что погадать-то страсть как хотелось.

Один раз утром мама пекла блины. Я взяла один. Залезла на чердак. У блина откусила середку и через его отверстие смотрела в чердачное окно. Первым прошел сосед, его звали тоже как тебя — Евгений».

«Ну это же случайность!» — возразил я супруге. «Нет, — ответила она. — Двух случайностей не бывает». И рассказала мне еще один случай:

«Мы с девчонками снимали валенки (я забыла с какой ноги: правой или левой). И каждая кидала свой сапог через голову. Упавший мой валенок показал своим носом именно на вашу избу. Мне подружки сказали про тебя, но я тогда не взяла это во внимание, потому что гадала на своих ребятишек-ровесников, а ты был старше меня. Только позднее я убедилась, что гадание — это разгадывание своей судьбы».

1964 г.

В свою деревню Ново-Покровское я теперь хожу только в гости к родным, обычно через деревню Афонино. И мне невольно приходится видеть с горы наши поля, которые бывший губернатор-реформатор Б.Е. Немцов во время своего правления областью раздал под сады. Вроде бы благое дело сделал, но прошло более десяти лет, а земля до сих пор стоит в запустении. Только на некоторых участках (поближе к Нижнему Новгороду) виднеются коттеджи. В основном же растет сорняк. Местами даже появилась густая поросль березняка и других деревьев и кустарников.