Глоток свободы на оставшихся после расставания с нарядом ППС 20 минутах концерта повел трех панков и одного журналиста в круглосуточный магазин, где они вскладчину приобрели еще одну бутылку водки и возобновили прерванное знакомство. За разговором выяснилось, что Павлик пишет стишки и песенки, а группе «Провода» именно их и не хватает. Договорились о пробной репетиции, положили на два аккорда (ля-минор — соль-минор) песню «Авиабомба» (сначала ее два куплета и соло-проигрыш занимали две с половиной минуты, но постепенно скорость их воспроизведения росла, и на первом концерте парни выдали ее за 47 секунд), потом на другие два аккорда (соль-мажор — до-минор) песню «Табуретка» (эта медитативная песенка-мантра из всего четырех строчек могла тянуться бесконечно, задействуя неограниченное число музыкальных инструментов и партий, поэтому применялась потом для заполнения пауз и расслабления аудитории). Потом — с гонорара за интервью с Чиграковым — Павлик купил за 900 рублей по объявлению в газете «Из рук в руки» у каких-то гопников во Владивостоке барабанную установку «Пионерская зорька» (они явно отобрали ее у какого-то поставленного «на счетчик» пионера) и торжественно вручил ее Энерджайзеру, после чего звучание «проводной» музыки стало более насыщенным. Они стали ставить песенки посложнее: спэйс-роковые «Скиталец» и «Отель на краю Галактики», хардовые «Бермудский треугольник» и «Высота», фолк-роковые «Князь» и «Замок». Потом, узнав о суициде Кати Евдокимовой, Павлик посвятил Ване Шведу песню «Блюз восьмого дня», на которой Слава Баян превзошел самого себя в сочинении ритма.

Следует оговорить одну важную вещь. Панки из группы «Провода» были уссурийским панками, и по строгим «плаховским» канонам могли претендовать лишь на звание панкующих. Они не жрали объедки на помойке, не играли в «веснушки» и тем более не целовались с ВВС. Они учились в кулинарном колледже на поваров-кондитеров, фанатели от российского «Короля и Шута» и иностранных сексуальных пистолетов и знать не знали о материях, более сложных нежели на побренчать на гитарах, поорать песни, помять доступных однокурсниц и подраться с какой-нибудь гопотой. Они даже табак курить начали уже после знакомства с Павликом: до этого ограничивались травкой.

Летом 2001 года Павлик сдал сессию, взял отпуск в «ДВВ» и повез группу «Провода» на дачу своего дедушки Ефима Ивановича Попандопуло в село Воздвиженское. В дачном доме, некогда целиком принадлежавшем семейству Попандопуло, дедушка владел половиной, вторая принадлежала владивостокской семье Сыромяцких, получившей ее в 1935 году в результате успешного раскулачивания. Поэтому репетировать «Провода» могли только до 23:00, а затем должны были «прекращать безобразие» и ложиться спать.

Готовясь к этому дачному репетиционному сезону, Павлик строго-настрого объявил панкующим «Проводам», что не допустит трат общего бюджета на табачные изделия: им впятером жить на даче месяц, и все имевшиеся у них в наличии 2000 рублей должны быть потрачены на еду. После длительных дебатов был достигнут компромисс: они берут три блока самых дешевых папирос «Прима», выкуривают их, и если им их не хватает на весь период, то потом они бросают курить.

Три блока «Примы» у них ушли за неделю. Потом они три дня крепились и не курили. Потом стали собирать окурки, скручивать из трех окурков одну самокрутку и курить их. Этого при самом экономном подходе хватило еще на неделю.

А в конце второй недели к парням в калитку постучалась соседка Анна Филипповна Шлемова, проживавшая через два дома от дачи Ефима Ивановича Попандопуло.

— Ребятки, вы такие молодые, сильные, помогите мне, старушке, огород вскопать, — обратилась к ним Анна Филипповна. — А я уж вас отблагодарю!

«Провода» как раз отдыхали от репетиций (и давали отдохнуть от них нервничавшим за стеной супругам Сыромяцким), так что с удовольствием помогли старушке с огородом. В пять пар рук они пропололи редис, клубнику, лук, зелень и морковку, после чего благодарная Анна Филипповна, порывшись минут с пять в сарае, вынесли им запыленную бутылку водки «Столичная». Изучив акцизную марку, парни присвистнули: бутылка была 1971 года выпуска. Вечером, после 23:00, когда за окном разыгралась жуткая гроза с ливнем, парни, выключив аппаратуру, накрыли вечерний стол и откупорили приз. На удивление, 45 градусов текли по глоткам мягко и приятно, зато в ее конце привыкшие к трезвости организмы почувствовали необычайную веселость. Сначала ребята стали под звуки грома, доносившиеся с улицы, петь а-капелла: «Черный ворон», «В поле с конем», «Ой при Лунке при Луне», «Ой мороз-мороз»… Потом как-то само собой получилось, что Слава включил усилок и колонки, а Энерджайзер достал барабанные палочки.

Тут в дверь заколотил сосед — дядя Боря Сыромяцкий, которого его зловредная супруга Валентина Сергеевна поедом ела все эти две недели, а после такого шумного афронта и вовсе послала поставить охреневшую молодежь на место. Дядя Боря, морщась от хлеставших его струй дождя, колотил кулаками в дверь, музыка смолкла, и пьяные «Провода» всей толпой ломанулись открывать. К счастью, им сначала пришлось долго возиться с засовом двери в сени, во время какового открывания они успели переругаться и не на шутку разозлиться. С матами распахнув дверь на улицу, панкующие юноши вывалились из сеней и только успели увидеть перепрыгнувшего через забор дядю Борю. Уже с собственного крыльца он махнул им кулаком и, крикнув «Я в милицию пожалуюсь!» скрылся за своей дверью. Возникла неожиданная пауза.

— Курить охота, — задумчиво произнес Энерджайзер, вытирая со лба дождевую воду.

— А нечего, сегодня днем последнюю самокрутку скурили, — поддержал его Баян.

— Как нечего? — заулыбался Вава. — У нас есть еще три коробки чая «Голд Бонд». А в пакетиках этого чая есть все, кроме самого чая, научный факт! Так что самокрутки можно и из него наделать.

Последнее, что слышал, засыпая, Павлик Морошков, это раскаты грома, шум ливня и дебильный хохот четверых «Проводов», стоявших на крыльце, куривших самокрутки с чаем «Голд Бонд» и ржавших с самого факта, что они курят чай.

А первое, что он услышал утром — это свист самовара, вскипятившего воду для нормального использования чайных пакетиков, и шипение сковородки, на которой Слава напек блинов на всю компанию. Павлик и «Провода» сели за стол и принялись завтракать, когда в сенях послышались шаги, и в кухню вошел милиционер.

Это был Воздвиженский участковый оперуполномоченный Кирилл Станиславович Уткин, которому рано утром в участок нажаловалась зловредная баба Валя Сыромяцкая. Судя по выражению лица, с которым он вошел в распахнутые двери дачи Ефима Ивановича Попандопуло, он был готов брать наркопритон и мысленно заранее сожалел об отсутствии бронежилета и каски. Первое, что увидел он, войдя в кухню, была печка, над которой дед Ефим сушил укроп со своего огорода. Секунд через пять, оперуполномоченный, насмотревшись на сушеный укроп, повернул взор правее и в дверном проеме в комнату увидел перевернутую бас-бочку, использованную накануне в качестве столика. На ней гордо стояла пепельница, в которой лежали окурки газетных самокруток. Глаза милиционера повернулись еще правее и наконец-то увидели мило улыбавшихся ему молодых людей в черных балахонах с надписями «Punks Not Dead», «Sex Pistols», «Nirvana» и «Pink Floyd» (это Павлик), которые… пили чай из самовара, закусывая блинчиками с медом и сметаной.