И вот так, одной фразой, он снова уделывает меня. Козел.

— Твою бы энергию, да в полезное русло.

— Шурик, только не говори, что не прочувствовала всей пользы моей энергии этой ночью.

О, да, еще как прочувствовала! До сих пор чувствую! Да и Тимур не упускает возможности напомнить при каждом случае. Забыть просто не получается! И это злит и нервирует одновременно.

— Я же просила…

— Я нашла! Ура, ура, ура! — доносятся радостные вопли Женьки со второго этажа, и это предотвращает нашу перепалку.

Молча переглянувшись с Беловым, я гордо вздергиваю подбородок и направляюсь к лестнице, но останавливаюсь, когда наверху выпрыгивает дочка:

— А теперь можем приступать к наряживанию елки!

Остаток дня я сама не своя. Внутри продолжают бороться две Саши. Одна с умилением наблюдает за общением отца и дочери, пока они вместе наряжают елку и дурачатся, обматывая друг друга мишурой, а после бегут наперегонки на кухню, где во время обеда таскают друг у друга еду с тарелок. И, слыша искренний смех дочери, эта Саша просто не может не представлять, каково же будет стать частью их уютных семейных будней на всю оставшуюся жизнь. По-настоящему.

А другая Саша дает первой подзатыльник, сбивая с нее розовые очки, и ругает за беспечность, напоминая о том, почему она развелась с Беловым и сколько проделано работы, чтобы сейчас у нее была совершенно другая жизнь, в которой больше нет места слабости. И этой второй Саше поддакивает совесть, повторяя лишь одно слово: «Игорь».

Ближе к вечеру я так устаю от этой внутренней борьбы, что, когда Тимур с Женей собираются во двор лепить снеговика, ссылаюсь на головную боль и иду в свою временную спальню, чтобы побыть наедине с собой.

Рухнув на постель, медленно выдыхаю и поворачиваю голову в сторону. Взгляд падает на мобильный, и в голове снова раздается голос совести. Я и сама понимаю, что занимаюсь оттягиванием неизбежного. Рано или поздно я все равно должна буду позвонить Игорю. Но чем скорее я это сделаю, тем быстрее избавлюсь хотя бы от одной проблемы. Надеюсь, что он уже остыл и мы сможем поговорить спокойно и цивилизованно. Хотя, судя по тому, сколько у меня пропущенных от него звонков, мои дела могут быть плохи. И если честно… Я даже не представляю, что мне сказать в свое оправдание, чтобы хоть немного реабилитироваться в глазах Игоря. А может быть, стоит задать вопрос самой себе? Нужна ли мне эта реабилитация? Ведь я не знаю, сможем ли мы продолжить наши отношения, учитывая, как по-свински я сама поступила с ним, переспав с Беловым. Но вариться в съедающем меня чувстве вины тоже больше нет сил, поэтому, как минимум, я должна объясниться по-хорошему.

Беру в руку телефон и, разблокировав экран, набираю Игоря. Гудки затягиваются, и я уже собираюсь отменить звонок, как из трубки раздается серьезное:

— Слушаю.

— При… — Негромко прочищаю горло и беру себя в руки. Я взрослая женщина, в конце концов. — Привет, Игорь. Не отвлекаю?

— Здравствуй, Саша. Нет. Ты наконец-то вспомнила о моем существовании?

Естественно, он обижен. И у него есть железный повод, ведь в последние дни я вела себя, как последняя трусиха. Или страусиха, нырнувшая головой в песок.

— Прости, что не отвечала. Тут столько всего произошло… — Я запинаюсь, не готовая начать разговор с ноги, и быстро меняю тему: — Как Венера Дмитриевна? Уехала уже?

— Мама прекрасно.

Я жую внутреннюю сторону щеки, понимая, что он не собирается облегчать мне задачу своими сухими ответами.

— Извинись за меня еще раз, что так вышло с рестораном, но от меня правда ничего не зависело… Так сложились обстоятельства. Если хочешь, как только я вернусь в город, мы снова организуем ужин. Я даже могу сама пригото…

— Подожди, — резко обрывает он меня. — Ты хочешь сказать, что до сих пор находишься в его доме? — Игорь повышает голос, а я не понимаю, почему он так разозлился.

— А где мне еще быть? — растерянно отвечаю я. — На улице? Или пешком добираться? Дороги ведь еще не расчистили.

— Ты совсем меня за дурака держишь? Да их расчистили еще на второй день! Так и скажи, что решила слиться от меня! Или повелась на бабки бывшего и решила к нему вернуться?

— Перестань, пожалуйста, на меня кричать, — мой голос дрожит, и вроде бы я должна оскорбиться услышанным, но мой мозг сосредоточен только на той части разговора, где он сказал, что дороги расчистили на второй день. — И с чего ты решил, что дороги расчищены?

— С того, что смотрю новости по утрам. Или в вашей глуши нет такой роскоши, как телевизор?

Неужели Тимур мне соврал? Н-но… зачем?

Внутри поднимается такая волна боли, что сердце сжимается в груди до маленькой изюминки и боится снова стать нормальным. Я так шокирована осознанием всей ситуации, что даже не реагирую на колкие слова Игоря. А боль, заполняющая меня до краев, уже стремительно перерастает в жаркий гнев, закипающий под кожей так сильно, что я удивляюсь, почему моя кожа не начинает пузыриться.