Устав ждать исхода боя, немцы измыслили, похоже, новую каверзу. Тот ряд оружных, что стоял сразу за наступавшей на Федора парой, в любую секунду готовясь их заменить, буде устанут те или ранены будут, подался назад, а на освободившееся место выступили трое иначе снаряженных немецких слуг. В руках они держали длинные конопляные веревки, готовясь набрасывать их на княжича, как минимум, мешая тому сражаться, а при удаче могли эти арканы оказаться для русича и ловчей снастью. Константинович досадливо крякнул, но отступать ему было некуда — сзади уверенно подпирала стена дома.

— Что, немчура, слабы вы в честном бою? И так дюжиной на одного, а теперь и вервие принесли меня пеленать? Может, отважен окажется хоть один из вас на настоящий поединок? — голос полочанина был звонок, и в нем не чувствовалось ни толики усталости. Смотрел в эти минуты Федор прямо в лицо застывшего, как изваяние, в седле Конрада, смотрел и не мог ничего прочитать в чуть сузившихся недобрых глазах. Впрочем, и не рассчитывал княжич нимало хоть как-то смутить или — тем более — усовестить налетчиков, не той породы они, чтобы внимать разумной человеческой речи, свое у них на уме.

А что Дьявол? По прежнему сохраняя маску безразличия, Конрад тихонько тронул коня, развернул его наособь от схватки и — вдруг резко поднял животное в свечку так, что конь продолжал понемногу поворачиваться, мелко переступая задними ногами, а всадник изловчился и метнул взятый — пусть и бесчестным, но боем! — меч в направлении Федора. Клинок лихо свистнул, рассек воздух и вонзился, чуть трепеща, в стену дома совсем близко от головы княжича.

Полочанин вздрогнул — нет, не успел он испугаться, слишком неожидан и стремителен был немецкий бросок, в иную пору Константинович на очередном дружинном пиру даже с восхищением эту историю друзьям пересказывал бы, ибо свидетелем сам лично был! — и пропустил сразу две взвившиеся над плечами атакующих веревки.

Что ж тут поделаешь — хоть и теплилась в сердце Федора после вчерашнего веселья и бурной новобрачной ночи слепая надежда в то, что все вмиг образумится, что вот-вот раздастся близкий и легкий перестук копыт отцовой дружины, той, что многажды водительствовал княжич в порубежье, что раздадутся совсем рядом до хрипа знакомые с детских лет голоса русичских воев, что канет наконец прочь этот дьявольский морок! — ан нет, понял Константинович, что это его последний бой.

И рубанул, что оставалось сил по одной из летящих к нему веревок, казалось, послушно дал запутать себя второй. И внезапно, не дожидаясь рывка со стороны осклабившегося в гнусной ухмылке немца, сам бросился вперед, прямо на клинки замерших от неожиданности оружных. В последний миг стояли перед взором умирающего на чужих мечах Федора — красна такая смерть, ой красна, не только славой своей, но и кровью пролитой! — бездонные глаза его любушки, Вайвы-Варвары-Радуги...

Этой части полевого стана с наблюдательного пункта Андрея видно не было, кровавого зрелища, впрочем, хватало в избытке и без того. Но, надо заметить, что Внуков уже подобрался, незаметно для товарища по лесному приключению успел проверить свое тело на предмет переломов-повреждений — нет, все в норме, еще пара-тройка минут, и можно попробовать поработать, как умеет.

«А для начала, товарищ майор, — как нас учили? — надо собрать предварительные разведданные, провести их хотя бы первичные обработку и анализ, и только потом переходить к выработке и принятию хоть какого-то маломальски приемлемого в такой ситуации решения. Итак, что мы имеем? — размышлял Внуков. — Примерно знакомое и по координатам, и по опыту предыдущему место. И обстоятельства, в нем происходящие, совершенно с моей эпохой — вернее, временами, в которые я живу, вернее, жил что ли уже? — принялся поправлять сам себя, но тут же бросил это бессмысленное занятие. — Ну, даже приблизительно они между собой не связаны. Потому что никакой это не пикничок заигравшихся реконструкторов. Бойня это, бойня, причем, настоящая, взаправдашняя. И надо для начала попытаться определить, в какое хоть примерно время меня, так сказать, затянуло. И кто здесь, так сказать, „наши“, а кто — нет».

Чуть скосив глаза, Андрей приметил, как напрягся и замер вдруг его сосед по наблюдательной позиции. Проследил за его взглядом, и сам обмер, увидев, как раззявился в неслышном отсюда из-за расстояния безумном крике рот совсем молодой еще — едва ли четырнадцатилетней! — девчушки, которой проскакавший мимо нее черный всадник ловким лихим ударом кривой, сильно напоминающей слегка разогнутый наружу серп сабли снес не только кисти рук, но и то, что они прикрывали — уже вполне оформившиеся тугие груди.

А сознание зиниса — не двоилось уже, скорее, троилось. Одна часть его по-прежнему зорко следила за всем происходящим на полевом стане, отмечая и фиксируя даже мельчайшие подробности. Другая напряженно пыталась сопоставить наконец-то личину явившегося из болота незнакомца с другим, точно знакомым обликом, чуть ушедшим куда-то в сторону из-за густоты совершавшихся чуть ранее и прямо здесь событий. А третья — третья мучительно пыталась понять, почему же не прибыл на засватанную им свадьбу князь Товтивил. Небось, появись жданный беглец со своими воями на великом празднике, точно уж не случилось бы обрушившейся непонятно откуда страшной беды.

Внезапно в голову Лукоте толкнулся и четвертый слой размышлений, что было, пожалуй, даже для жреца и поопытней чересчур. Вспомнил зинис о случившемся с идолом Перкунаса, вспомнил, что еще с утра пытался разгадать эту загадку, да дела свадебные, да и возникший явно не в срок смертный переполох отодвинули важнейшее, по сути, дело. А ведь точно придется тяжелый ответ держать за события в священной роще перед самим Криве-Кривейто! Мрачные это были думы у Валимантайтиса, и да и день в целом, надо сказать, явно не задался. Это точно был не день Лукоте.