Подъезжая к омуту, она увидела выходящего из воды высокого старика, тощего и сутуловатого, с мертвенно бледной кожей. В его белых волосах запуталась ряска, и они казались зеленоватыми.

Он немного обсушился под солнцем, натянул на голое тело подризник, надел тёмно-лиловую скуфью, такого же цвета кафтан-однорядку и серебряный пяденный крест.

– Поп! – ахнула Варвара.

Она подождала, пока её догонят пешие крестьяне, и спросила у Офтая, как жителям Вирь-ати удалось заманить в деревню священника.

– Сам явился, – ответил инь-атя. – Узнал, что мы собрались церковь строить, вот и пришёл.

– Странно! – хмыкнула Варвара. – Очень странно! Иные приходы годами ждут, когда епархия пришлёт попов, или переманивают их из других сёл, или выбирают среди мирян… А этот сам объявился!

– Сжалились над нами боги, – ответил Офтай. – Пожалели нас. Оно и правда, как же нам без попа-то прожить? Он и место под церковь освещал, и служить там будет, и на керемети петь… пока оз-аву не найдём.

– На керемети петь? – удивилась Варвара. – А где ж Нуянза?

Офтай указал на участок, где будет строиться церковь.

– Там же и она!

– Кто из них Оз-мору будет петь?

– Он. Ты же никому не скажешь, Толганя?

Священник взял огниво и начал разжигать костёр. В его движениях проглядывало что-то неестественное, он словно не был живым.

– Мы сюда вовремя пришли, – сказал Офтай. – Сейчас он будет освящать место под церковь.

Варвара подошла поближе к попу и взглянула на его лицо. Оно было таким же бледным, как и тело. Под глазами темнели огромные круги. Лиловатые, почти бескровные губы дрожали, а из прогалины раздвоенной бороды выпирал кадычище.

Черты лица святого отца показались Варваре знакомыми. «Где ж я его видела?» – попыталась вспомнить она.

Священник положил уголёк в кадило, и оттуда разнёсся приятный запах… но вовсе не ладана.

Необъяснимый страх охватил Варвару. Она оглянулась назад, однако не увидела там ничего пугающего. Бывшие её односельчане спокойно шли по луговой дороге к мельничному омуту, вот и всё.

Она ещё раз принюхалась к идущему из кадила дыму. «Ну, конечно же! – с облегчением вспомнила она. – Так пахнут водяные лилии. Не на поверхности ли золотого сюльгама я видела этого святого отца? Да-да, именно там!»

– Как зовут попа? – спросила она Офтая.

– Отец Афанасий, – ответил тот.

Варвара приложилась губами к костлявой руке священника, ледяной после купания в омуте.

– Спой, Толганя! – закричали в один голос жители Вирь-ати. – Спой вместе со святым отцом. Никто об этом не узнает. Все будут молчать как рыбы. Кто проболтается, того Ведь-ава покарает.

– Поп будет петь озксы? – усмехнулась Варвара.

– Будет. И ты вместе с ним. Спой, а то боги нас забудут, без урожая оставят. Нас без еды, а тебя без оброка.

Угрожающе жужжа, крестьяне обступили помещицу.

– Спой, азорава наша! Спой, Толганя!

– А где ж Нуянза? – спросила она.

– Да вот же! – ответил Офтай, указал на одну из дубовых колод, на которые предстояло положить нижний венец храма.

Варвара недоумённо посмотрела на инь-атю.

Хищно усмехнувшись, Офтай отодвинул колоду ногой. Под ней была выкопана ямка, в которой виднелась женская голова.

– Да вот же она! – повторил вслед за инь-атей отец Афанасий и запел:

Кие керось васенце каль,

Кие лазось васенце шяв,

Ся максось вал ломанень вайме,

Ся озафтось ломанень пря.

(Кто первое дерево срубил,

Кто первую лучину отщепил,

Человеческую душу (Ей) обещал,

Человеческую голову посадил.)

Варвара потрясённо молчала.

– Мы принесли Нуянзу в жертву Пресвятой Богородице, – пояснил Офтай. – Так пуромкс решил. И деве Марии хорошо, и тебе приятно.

– Мне? Приятно? – изумлённо подняла брови Варвара.