Шрифт:
Барон написал на путеводителе телефон. Ребята ушли, официант вернулся за грязной посудой, и Ольмер поднялся к себе.
Перво-наперво он позвонил капитану служебного судна:
– Гастон, добрый вечер! Завтра с утра понадобится ваше судно. Пойдём с гостями до Хельсинки и обратно.
– Хорошо, господин фон Тессин. Судно готово!
– Отлично! До завтра, капитан!
Ольмер встал и принялся ходить задумчиво по комнате. Он явственно ощутил себя неким электрическим прибором, на котором вдруг переключили тумблер с мрачного душевного состояния на приподнятое и даже весёлое! Ольмер признался себе, что с ним такое впервые. А перед глазами, как в кинематографе, кадры крупных планов Ольги, повторяя сцены их знакомства от первого появления в двери кабинета в мэрии до прощания в столовой четверть часа назад. Но особенно подействовал на него один «кадр» в полный рост Ольги, где она развернулась, уходя, и посмотрела на Ольмера. В этой позе было что-то танцевально-призывное. Так «тумблер» переключился с грустного и презрительного на восторженно-любовное состояние души барона.
Тем временем русские гости гуляли по Вантаа. Каких-то особых впечатлений по первому приближению город у гостей не вызвал, город как город. Но зато Таня заметила другое: её ближайшая подруга Оля стала более задумчивой. Вдруг замирала без явной причины, хотя пейзаж не вызывал особых впечатлений. Таня знала о новом проекте Ольги «Международный клуб ликвидаторов ошибок» и думала поначалу, что причина задумчивости в нём. Она знала, что Ольга даже написала письмо в Англию, в мэрию Ньюкасла, и ждала ответа. Но потом Таня поняла, что дело не в этом. Особенно, когда Ольга вдруг проникновенно спросила:
– Как тебе барон?
Таня ответила подруге так:
– Ах, вот в чём дело! А я думаю, что это ты вдруг тормозишь?! По-моему, отличный парень. До нашего появления скучал и грустил. И вдруг резкая перемена! Кажется, запал на тебя.
– Ну уж и запал! Скажешь тоже!
– Молчи, верь мне, со стороны виднее…
– Ладно! – резюмировала Ольга. – Примем к сведению…
Сама при этом улыбнулась загадочно…
Вася довольно мрачно заметил:
– Мне кажется, наша Кинешма гораздо интереснее. Во всяком случае, волжский высокий берег с театром, бульваром и собором! И никаких шведских баронов!
Таня с улыбкой добавила:
– Ты прав, Вася, у нас одна Волга чего стоит! А вот бароны как раз не помешали бы!
Василий презрительно фыркнул.
– Вантаа – просто чуть-чуть более цивилизованное, современное городское формирование… – серьёзно сказала Ольга. Чувствовалось, что это говорит научный сотрудник краеведческого музея.
Так они гуляли часа два с лишним без особого восторга («Город как город», – глубокомысленно резюмировала уставшая Таня), пока не решили, что пора возвращаться, уже вечер. На карте путеводителя барон отметил кружочком свой дом. Карта была на русском, и они быстро его нашли.
Ольмер фон Тессин все это время находился в своей комнате и пребывал в странном для него состоянии. Постоянно владевшая последние годы им скука, в том числе и от его шведско-русского происхождения, вдруг переключилась («тумблер»!) на своё обратное состояние. Мало того, что Оль-мер вдруг вновь разволновался этим своим шведским обрусевшим историческим прошлым, он ещё и ощутил свою причастность (через драматурга Островского) к судьбе Ольги и её родного города Кинешмы, который чудесным образом оказался побратимом с его финским Вантаа! Барон почувствовал, как его зачерствевшая душа вдруг стала раскрываться навстречу этой русской девушке. Он даже ощутил сейчас нетерпение от ожидания её возвращения! При этом случилось нечто символическое. Барон увидел в окне близко пролетевшую чайку (рядом была река). И вдруг эта чайка уронила белое перо, которое, крутясь пропеллером, стало спускаться мимо его окна. Ольмер смотрел на него и улыбался. Он почему-то подумал, что эта чайка и это её летящее белое перо – привет ему от Ольги и одновременно провозвестник завтрашнего их путешествия по реке. Ему показалось, что летящее белое перо – знак чего-то очень хорошего. Барон давно уже не испытывал такого приятного возвышенного чувства!
Когда молодые люди вернулись в дом, они увидели хозяина, сияющего от радости, распахнувшего гостеприимно руки.
– Хорошо погуляли, господа?! – весело спросил барон, глядя исключительно в глаза Ольги. – Никак не думал, что наш город заслуживает столь длительного внимания.
– Это ты виноват, Ольмер! – воскликнула Ольга. – Твоё обещание прокатить завтра нас на корабле окрасило этим прекрасным ожиданием всю нашу прогулку!
– Надеюсь не разочаровать вас, – торопливо проговорил барон. – Сейчас торжественный ужин в вашу честь и… как говорят в России, – заслуженный отдых! Итак, вы желаете пировать в ресторане или прямо здесь?
Таня устало вздохнула:
– Если не принципиально, можно здесь? Ноги устали!
Ольмер обрадовался:
– Отлично! Я сейчас буду заказывать по телефону блюда, а вы… корректируйте!
Вмешалась Ольга:
– Ради бога, Ольмер, на твоё усмотрение!
– Спасибо за доверие! – серьёзно ответил барон. – Я жду вас здесь через сорок минут…
Глава вторая. Тем временем в Англии
Сэр Арчибальд Толк, ответственный за общественные связи мэрии Ньюкасла, сидел в своём кабинете и просматривал электронную почту мэрии. И вдруг… Толк не поверил своим глазам – письмо из России! Впервые за долгую службу Толка в мэрии. На очень неплохом английском!
«Джентльмены! Речь о вашем земляке – жителе Ньюкасла Бертране Перри… 300 лет назад его пригласил наш император Пётр Первый как инженера построить на истоке Дона шлюз, чтобы расширить реку для судоходства. Инженер построил шлюз, но ошибся, и вода туда не пошла. Император разгневался и казнил Перри. Времена были суровые. Так написал Андрей Платонов, известный русский писатель, в повести “Епифанские шлюзы”.
Я предлагаю культурологический проект: открыть в интернете Международный клуб ликвидаторов ошибок и начать с того, что, помимо Интернета, поставить памятники Бертрану Перри (памятные доски) у вас в Ньюкасле и у нас в российском городе Епифани, на месте действия повести Платонова. Таким образом мы исправим сразу две ошибки: вашего инженера Бертрана Перри и нашего императора Петра Первого (ибо так нельзя наказывать за техническую ошибку!). Это будет справедливо по отношению к вашему так ужасно пострадавшему земляку!