Марго слушала, как Кит удаляется, слышала тихий щелчок закрывающегося замка на задней двери и шаги матери по саду.

В школу в последние дни летнего семестра Марго не ходила, сказавшись больной. Вместо этого она часами лежала в своей постели, уткнувшись в стену, разглядывая цветы на обоях. Кот сворачивался калачиком где-то у нее в ногах. Она сама во всем виновата. Когда по ночам представляла, как целуется с ним, прижимая к своим губам сжатый кулак. Ей хотелось отмыться дочиста, напрочь стереть эти предательские губы, отрезать эту дурацкую руку.

«Видишь, что ты делаешь со мной?»

Она сама позволила этому случиться. Ее пожирал привычный уже стыд: никогда и никому нельзя рассказывать об этом. Как же ей хотелось, чтобы мистер Хадсон заметил ее… поцеловал ее. Все это она устроила сама. Поэтому должна спрятать весь этот ужас подальше, поглубже.

«О ком ты думала, Марго?»

«Скажи мне, чего ты хочешь, Марго?»

«Тебе это нравится?»

Каждый из тех моментов, вспоминая, она пыталась превратить во что-то хоть чуточку более приятное, во что-то романтичное. Сделать это не таким, каким оно было на самом деле. Но она не могла ничего поделать с собой. Может, он все-таки любил ее? Но нет. Она помнила только его руки, хватающие ее за волосы, только боль от впивающегося в бедра стола и омерзительный вкус его языка у себя во рту.

В конце августа пришло письмо с результатами выпускных экзаменов за среднюю школу. Почти все «отлично». И «Драма и театральное мастерство» — тоже. Стоило бы порадоваться, но она не могла. Все это уже, казалось, не имело никакого значения.

— Разве ты не собираешься отпраздновать со своими друзьями? — удивилась Кит.

— Что-то не хочется.

Мать нахмурилась, подошла к холодильнику и достала оттуда бутылку шампанского.

— Мои французские издатели прислали на прошлой неделе. Давай выпьем по бокальчику? — предложила она. — Отпразднуем. Ты это заслужила Я горжусь тобой. Мы все такие.

Марго через силу заставила себя отпить немного из бокала. Сладкий напиток осел на языке напомнив такой же тошнотворный вкус пунша и яблочного сидра. Тепло разлилось внутри, лопающиеся пузырьки притупили боль. Когда Кит вернулась в свою студию, Марго достала из холодильника бутылку и налила себе еще бокал. Она пила быстро, пока не выпила почти все.

Наверху, в приглушенной тишине дома, ей было страшно. Она долго смотрела на свое отражение в зеркале ванной. «Ты такой спелый персик. Ты прекрасна». Она разглядывала свое лицо, борясь с желанием впиться в него ногтями, расцарапать его.

В комнате Евы она легла на аккуратно застеленную кованую кровать и, прижав к груди одну из подушек, наконец дала волю слезам. Как же ей хотелось, чтобы сейчас рядом с ней оказалась Ева, с ее спокойствием и практичными советами. Она бы точно знала, что сказать и что сделать. Но вместо нее здесь была только тишина. Только мучительное одиночество.

В нижнем ящике комода она обнаружила кучу старой одежды Евы — футболки, спортивные штаны, серую толстовку с капюшоном, которую, как она помнила, Ева надевала в «те дни», когда ходила по дому хмурая, прижимая к животу бутылку с горячей водой. Марго поднесла толстовку к лицу и вдохнула забытый аромат старшей сестры. Почувствовав себя немного успокоившейся, она на тянула толстовку на себя. Ей понравилось это ощущение — она утонула в ней, спряталась.

Пустота в комнате Люси чувствовалась еще сильнее. Вся энергия и импульсивность сестры, казалось, стали еще очевиднее оттого, что ее здесь нет. Марго ощущала себя здесь точно в машине времени все ют же привычный подростковый бардак с ворохом памятных вещей. На стенах старые плакаты с бойз-бендами, фотографии самой Люси со школьными спортивными трофеями и командами-победителями. И еще одна фотография, сделанная давным-давно. Они втроем сидят на пристани и смотрят в воду. Она не помнила, как их сняли, наверняка это был отец. Ей здесь лет шесть или семь. Она посмотрела на девочек, которыми они были когда-то, и отвернулась.

Люси оставила здесь так много своих вещей. На столе в беспорядке валялись ручки и блокноты, старые флаконы с лаком для ногтей, книжки в мягких обложках. Билеты в кино и губная помада, ожерелье из бисера и наушники. Возле пыльной лампы, рядом с валяющейся бутылочкой масла пачули Марго заметила перочинный ножик. Она взяла его, взвесила на ладони, выщелкнула лезвие и поймала им свет. В памяти сразу всплыл тот момент у ручья в саду, когда Люси вырезала им инициалы на старом дереве. Нож был холодным и твердым. Она сунула его в карман толстовки и вышла из комнаты.

День был пасмурным и прохладным. Кит наверняка сидела у себя в студии, работала над своим драгоценным текстом. Натянув капюшон на голову, Марго повернулась и пошла по дорожке подальше от дома, подальше от реки.

То ли от выпитого шампанского, то ли от того, что капюшон, до сих пор хранящий запах Евы, натянут слишком глубоко, то ли из-за странного оцепенения, охватившего ее тело, но все вокруг казалось каким-то приглушенным. Ее шаги… Звук проезжающих мимо автомобилей… Детский смех. Она ощущала себя так, будто попала в совершенно иной мир. Ирреальный.