Мужчина нервно улыбался, подходя к нему. Завадский посмотрел вдоль переулка. Черная «девятка» располагалась примерно в семи-восьми машинах и если в ней кто-то был, то увидеть Завадского из нее сейчас было невозможно. Расчет на движение обывательскими маршрутами? Минута.

– Это оно? – Завадский кивнул на папку.

– Ага, – мужчина протянул ему и что-то весело сказал, но Завадский не услышал. Он схватил папку, развернулся и бросился в овраг, скользя по траве и понимая, что не только ноги промочит, но и брюки с курткой порвет.

Продираясь через кусты, ему казалось, что к нему бегут со всех сторон, но когда он упал, то понял, что был единственным источником шума в округе. Кажется, он слишком много накрутил себе, напридумывал разного. Тем лучше. Береженого известно кто бережет и плевать, что он выглядел клоуном перед этим мужиком в синей куртке. Плевать на то, что он по щиколотку наступил в грязную лужу и порвал рубашку при падении. Тяжело дыша, он поднимался по крутому склону. Вот уже остатки забора, грязный тротуар и проклятый автобус стоит, распахнув двери. Совершенно пустой салон. Хотя… нет, сидит в нем какая-то девчонка в очках, видимо студентка. Сердце Завадского заколотилось, он взмахнул рукой, зная, что городские автобусы не всегда балуют бегущих пассажиров ожиданием. Но на этот раз ему повезло – водитель увидел его и ждал. Завадский совершил последний прыжок через лужу перед ступенькой автобуса, но вместо ступеньки приземлился в лужу, причем прямо лицом. Потому что кто-то схватил его за ноги и в какой-то момент падения ему даже показалось, что они оказались выше его головы.

– Руки! – рявкнул кто-то слева, а кто-то справа весело сказал: – а ведь почти ушел, собака!

Утопая левой щекой в луже, Завадский увидел полицейских.

Тогда, спустя минуты после шока, он ждал какого-то краха, но вылилось все это в «типичное завадское дерьмо», как говорила Татьяна после выпитой банки коктейля, на который она перешла после того как исчезла возможность покупать белое вино.

Его продержали в отделении полиции до утра, упитанный капитан долго и нудно атаковал вопросами, слегка журил, без агрессии и даже угостил чаем в пакетике, а рано утром Завадского отпустили домой. Под подписку о невыезде. В папочке оказалось всего-ничего. Даже на значительный размер, о котором говорится в новой статье не тянет на что-то серьезное. Словом, все это и правда выглядело какой-то проверкой, в которой Завадского использовали как то самое резиновое изделие. Тут в пору бы разозлиться, но на Завадского накатила какая-то непреодолимая апатия.

Почти сразу после звонка из ВУЗа, оповестившего что он уволен, к Завадскому явился адвокат. Он так и не понял кто его послал. Бывший преподаватель слушал, вяло пытаясь угадать его возраст. Его вьющиеся волосы были зачесаны назад, дряблое лицо выбрито, нос лоснился, глаза навыкате сверкали. Он говорил без остановки и все это походило на какой-то гипноз. Завадский понял в чем его талант – он говорил так будто был твоим лучшим другом, но при этом от него веяло холодом. И его приторный «Фаренгейт» стал ассоциироваться с запахом гнилого ила. Завадский впервые в жизни воочию увидел, что такое скользкий тип. Наверное, именно такое впечатление и должен производить человек на тысячу процентов состоящий из лжи.

Он «объяснил» Завадскому как все было «на самом деле» – все затеял Лопатин и он же подговорил Завадского стать соучастником. Горе-преподаватель согласился и раскаялся, ему ничего серьезного не светит, кроме штрафа, размер которого определит судья, но «по практике» вряд ли это будет больше двухсот тысяч. Немного, конечно, надо будет заплатить и адвокату. И еще одно, сказал он перед уходом, работать преподавателем с судимостью не получится. На этих словах Завадский почему-то почувствовал облегчение. Пока его взгляд не встретился со взглядом Виктории.

Когда адвокат ушел, Завадский открыл окно и стал смотреть на улицу. Татьяна не разговаривала с ним. Вместе с Викторией они теперь жили в их бывшей комнате, а он ночевал на маленькой кровати дочери. Глядя на двор с высокого первого этажа, Завадскому показалось, что он отчетливо видит решение. Неделя была теплой и солнечной, остатки снега превратились в лужи и исчезли, оставив неровный асфальт, на котором дети нарисовали, видимо солнце – круг с макаронинами. В центре этого круга Завадский увидел собственную разбитую голову. Нет, крыша пятиэтажки это слишком низко. Скорее он сломает ногу и будет истошно орать, пугая всех в округе. И, потом разве суицид является страховым случаем? Наверное нет. Впрочем, не такая уж большая проблема на фоне остальных. А ведь Ираида умница, сделала настоящий подарок. Для получения кредита он должен был застраховать свою жизнь, и он как в воду глядел, добавив второго выгодоприобретателя. Как же все идеально сходится. Решается не только проблема, но и устраняется ее главный источник. Что это, если не провидение. Надо почитать договор. К сожалению, он в другой комнате, а там держит оборону Татьяна.

Завадский ворвался в комнату, напугав жену и дочь и стал судорожно рыться в шкафу, где хранились документы.

– Не важно, – отмахивался он от вдруг заговорившей с ним жены, – я просто посмотрю.

– Нет! – заорала Татьяна и он удивился этому возгласу.

– Просто посмотрю.

Она выхватила из его рук мятый договор страхования. В руке Завадского остался уголок одной из страниц.

Он смотрел на него, пытаясь прочитать: «…агается Выгодоприобретателю.»

– Даже не думай! – выговорила она сквозь зубы, указав на него пальцем. – Ты будешь работать!

– Ага!

– Неудачник, ты будешь работать, я уже решила! Наташка устроит тебя грузчиком на алкогольный склад.

– Ага. – Завадский глупо улыбался, вертя в руках кусочек договора страхования.

«…упления смерти по неосторож...»

– После суда. И я тоже пойду работать. Вику отправим к тетке. За год мы выкарабкаемся.

Она схватила его за рубашку. Завадский посмотрел направо, на дочь. Ее лицо не было заплаканным.

– Я позвоню ему, – сказал Завадский, швырнув в телевизор смятый кусок договора.