Когда он выбегал обратно, Завадский кивнул на него Даниле, тот молча вскочил и догнав подьячего в сенях схватил его за ухо.

Филипп поднялся и все вместе они вошли в соседнюю горницу. Данила толкнул подьячего в стол, за которым сидели два молодых служилых с лицами глупых подростков. Один захлопал со страху глазами.

– Ты, видать, принял вежливость за слабость, «дьяк». – Обратился к нему Завадский. – Я поясню тебе простым языком. Ты либо сейчас ставишь нам свою сраную печать, либо я ставлю ее сам на твой лоб и беру тебя с собой вместо бумаги – показывать на постах, если ты не один тут такой недалекий.

Через две минуты Завадский с Акимом сидели в телеге, а стрельцы торопливо растаскивали перед ними рогатки. Охочий до всякого пафоса Аким сидел с гордой осанкой и самодовольством как китайский вельможа. Филипп же крутил головой в поисках раскосого казака, но так и не найдя, призадумался.

Двинулись дальше, но через пару верст Филипп приказал остановить обоз.

– Вот что, – обратился он к Акиму, – возьми Савку и две последние телеги. Соберите на них всех соболей и спрячьте в лесу понадежнее, потом езжайте за нами. Мы вас подождем у посада, может чего разузнаем пока.

– Еже худого разумеешь, брат? – насторожился Аким.

– Не знаю пока...

Аким спрыгнул, лихо засвистел, закричал: Савка-а-а!

Филипп с десятью подводами двинулся дальше и вскоре вышли они на простор – вдалеке в огромной низине показался трехшатровый деревянный храм, а за ним и острог с квадратно-пирамидальными башнями в окружении плотно налезающих друг на друга посадских изб.

От южной проезжей башни дорога ныряла в увал к излучине широкой реки, на выпуклом берегу которой теснились лодки, а на другом берегу паслись двугорбые верблюды и быки, там тоже все усеяно было домиками и избушками.

Обоз двинулся было дальше, но из-за поворота, скрытого крутым холмом выскочили на них вооруженные пищалями конные стрельцы.

– Сто-о-й! – закричали они разноголосо.

Некоторые стрельцы спрыгнули с лошадей, направили на них пищали. Староверы подняли руки.

Всего стрельцов было человек тридцать, к ним подъехал на крепком коне зверошироколицый черноусый пятидесятник – нос с горбинкой как у татарина, а глаза как будто скошены к носу.

– Кря! – изрек он, ловко соскочив с коня. Был он невысок ростом, но широк и фигурой походил на квадрат. Длинный кафтан был ему по щиколотки и сидел на нем нелепо, напомнив Завадскому негласное правило о том, что невысоким людям лучше избегать всяких плащей, пальто и прочей длиннополой одежды.

И все же зверский лик его и угрожающая уверенность искупали его комическое одеяние.

– Кто такие? – приказно вопросил он, выхватив сияющую саблю.

Завадский вспомнил с досадой, что забыл забрать у Акима грамоту, подписанную воеводой Дурново.

– Везем казенный товар из Томска. – Сообщил Филипп, заметив, что позади всех стрельцов, на небольшом возвышении сидит верхом высокий рыжебородый человек в черно-парчовом кафтане с серебристыми узорами в виде жар-птиц. Человек был без шапки, и абсолютно рыжий – волосы, борода, брови. По одежде и стати видно было что он богат и знатен и Филипп сразу догадался, что именно он здесь главный, а не коротышка-пятидесятник. Однако командовал всем коротышка.

– Пищали и сабли бросай в телеги! – приказал он.

– Чего вам нужно?! – крикнул Завадский обращаясь к рыжебородому на холме.

Рыжебородый ничего не сказал, продолжая топтаться на своем белом коне и со спокойным презрением глядеть на Завадского, будто он был каким-то пресмыкающимся.

Стрельцы тем временем стали смеяться над Бесноватым.

– Гляди яко рожи корчит! У-у, дьявол татарский!

Филипп видел по глазам Беса, что тот абсолютно спокоен, но в нем самом закипала ярость.

– Эй, оглох что ли, еродий?! – закричал коротышка, указывая на Завадского саблей. – Он же и стрекало кидай в телегу!

Филипп со злостью вытащил нож, швырнул в телегу, кивнул остальным. Его люди под прицелами стрелецких пищалей тоже побросали свои ружья, сабли и ножи на телеги.

– От подвод вон! – заорал коротышка.

Староверы отступили с поднятыми руками.

– Ты даже не знаешь кто я! – крикнул Завадский рыжебородому.

Тот едва заметно презрительно усмехнулся. Коротышку же видимо рассердило, что Филипп словно не замечает его. Он подскочил, ткнул саблей Завадскому в шею.

– Мотыло ты подзаборное, во-ся кто ты, говно собачье, – «пояснил» он, – уразумел?