Другая сторона новозаветной динамики между веком нынешним и веком грядущим проявляется в напряженном соотношении между небесным и земным. Поскольку нынешний век еще не закончился, мы привязаны к этой земле и тяжело это переживаем. «Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучится доныне; и не только она, но и мы сами, имея начаток Духа, и мы в себе стенаем, ожидая усыновления, искупления тела нашего. Ибо мы спасены в надежде. Надежда же, когда видит, не есть надежда; ибо, если кто видит, то чего ему и надеяться?» (Рим. 8:22–24).

Как дорог этот текст каждому, особенно больному и стареющему! Если бы наш нынешний опыт сводился только к нему, никого из христиан нельзя было бы упрекнуть за чрезмерное упование на будущее. Однако Новый Завет не довольствуется этим страстным ожиданием: он помогает по–новому осмыслить и настоящее. Мы уже «посажены на небесах» во Христе Иисусе (см. Еф. 2:6) и, пребывая в Нем, можем прямо сейчас жить жизнью неба: любовью, радостью, миром, долготерпением и благостью (см. Гал. 5:22). Во Христе мы имеем всякое духовное благословение (см. Еф. 1:3) и уже вкушаем сил будущего века (см. Евр. 6:5).

Со смертью и воскресением Христа все ветхозаветные эсхатологические упования в принципе стали реальностью. Суд над миром совершился на кресте (см. Ин. 12:31, 32), эсхатологическое излитие Святого Духа совершилось в пятидесятницу (см. Иоил. 2:28, 29; Деян. 2:16–21), Царство Божье наступило (см. Мф. 12:28), вечная жизнь уже теперь с нами (см. Ин. 5:24, 25), последняя война началась в христианском опыте борьбы с грехом (см. 2 Кор. 10:35; Еф. 6:10–17).

Новозаветные писатели убеждены, что с пришествием Мессии ветхозаветное ожидание нового века завершилось для тех, кто верует в Иисуса. Причастность к жизни на небесах ощущается любым человеком, верующим в Иисуса. И это не вымысел. Пребывающие во Христе, продолжая жить в этом мире, действительно обретают «залог» небесного наследия (см. Еф. 1:13, 14). Различие между «теперь» и «еще нет» сводится не к качественному отличию нового века, а к тому, что нынешний век все еще длится, отвлекая нас и лишая мужества. Царство небесное будет таким же, какое мы обрели уже сейчас, но без той безысходности, которую мы переживаем теперь, на этой земле.

Вот почему так трудно сохранять чувство новизны духовного опыта и преуспевать в христианском возрастании. Если мы хоть на какое–то время перестаем вкушать радость нового века, наше осознание того, что он уже наступил, быстро теряет силу и превращается в простое воспоминание о том, что могло быть. Христиане находятся между двумя веками, между «теперь» и «еще нет», между земным и небесным. В каком–то смысле легче не быть христианином и жить в гармонии с так называемым «реальным миром». Вкушение сил будущего века приводит к определенному беспокойству, которое не прекратится до тех пор, пока тленное не поглотится нетленным (см. 1 Кор. 15:51–54), однако тот, кто воистину вкусил небесной жизни, будет рваться из этого века и страстно желать грядущего искупления (см. Рим. 8:18–25).

Если христианство до сих пор существует, то причина здесь в том, что в каждом поколении находятся подлинно вкусившие нового века. Мудрость этого мира почитает христианскую веру безумием, но как только кто–то вкушает сил будущего века, ему нет дороги назад, ибо он постигает сверхреальность, которая изменяет все.

Идея одновременного существования двух веков, постоянно пребывающих в напряженном соотношении, не свойственна западному, греческому менталитету. Логика требует, чтобы мы жили или в одном, или в другом. Однако Новый Завет — не западная книга. Он отражает еврейский менталитет, е котором противоборствующие реальности в равной мере могут быть подлинными.

Осознание напряженного соотношения между Новым Заветом и современной логикой помогает понять многие доводы, касающиеся Библии и некоторых ее высказываний. Кто–то, например, может усмотреть в ней то, что действительно там содержится. Однако, радостно делясь с кем–нибудь своим открытием, он почувствует, что ему хочется отвергнуть противоположное высказывание, которое, быть может, тоже верно. Другой же, усмотрев противоположную истину, захочет дать убедительную контраргументацию, в результате чего возникнет словесная полемика, которой можно было бы избежать, если бы оппоненты как следует усвоили упомянутый нами факт напряженного соотношения.

Говоря о нем, я не хочу сказать, что Библия учит противоположным истинам: просто данное слово — единственное в английском языке, адекватно выражающее то, что в данном случае я имею в виду (речь идет об английском слове tension, что в переводе означает «напряженность», «напряженное состояние». — Примеч. пер.). Я использую его в смысле логического равновесия между противоположными положениями, которые истинны в равной мере. В Библии мы улавливаем только мимолетный проблеск бесконечной истины, однако если эту истину влить в старые мехи (такие, например, как наш язык, запечатленный чернилами на бумаге), то они лопнут. Человеческая логика не может полностью оправиться от такого потрясения. Поддерживать равновесие между противоположными библейскими утверждениями — все равно что держать два куска магнита «плюсом» к «плюсу» и «минусом» к «минусу». Они отталкиваются, и, только приложив какое–то усилие, вы можете соединить их.