Центральный аэродром окончательно раскис. И лыжи на самолетах пришлось срочно заменять колесами.

Четыре тяжелых четырехмоторных самолета и один двухмоторный, заново выкрашенные в оранжевый цвет, стоят готовые к вылету и только ждут команды. Но по всей трассе от Москвы до Холмогор проходит циклон, и вылет со дня на день откладывается.

Летчики, штурманы, четверка зимовщиков, все, кто должен лететь, то с надеждой, то с укором смотрят на синоптиков, которые и сами переживают не меньше их. С юга все упорнее наступает тепло. Ждать больше нельзя. Надо уходить от весны! Если она доберется и до Холмогор, то они и там не смогут оторваться на лыжах.

И, выждав наконец небольшое улучшение погоды, летчики, посовещавшись с синоптиками, решили лететь. Приказ начальника экспедиции академика Отто Юльевича Шмидта6: вылет завтра, двадцать второго марта.

…В пять утра, когда Москва еще спала, к зданию Центрального аэродрома стали подъезжать машины. Люди с волнением посматривали на хмурое небо, на небольшой серый домик, где на втором этаже помещался штаб перелета. Как бы опять не отменили!

Вскоре туда поднялся Отто Юльевич Шмидт. Высокий, с длинной черной бородой, как всегда очень спокойный. Следом размашистой походкой прошел командир флагманского корабля летчик Михаил Водопьянов7. И почти бегом — флагштурман Спирин.

Что-то на этот раз скажут синоптики?

Самолеты уже ждут. Многотонный груз уложен, бензобаки залиты дополна. Вскоре один за другим запускаются моторы.

В девять часов поднялся в воздух и ушел на север двухмоторный разведывательный самолет летчика Головина. Начало положено. Но погода явно портится. Порывами налетает промозглый ветер. Люди ежатся от холода.

В томительном и бездеятельном ожидании тянется время. Папанин, Ширшов, Федоров, Кренкель сейчас в непривычном для них положении пассажиров. Все, что нужно было сделать, они уже сделали. Теперь оставалось ждать.

Только в двенадцать объявили посадку.

Всех словно встряхнули. Разом засуетились, зашумели. Ждали этой минуты, а тут словно что-то кольнуло.

— Володечка, до свидания!

Иван Дмитриевич потянулся к жене. Сейчас она ему показалась такой маленькой, обиженной. Улыбалась, а в глазах блестели слезы. В первый раз без нее.

До сих пор везде были вместе: и на Алдане, и на Земле Франца-Иосифа, и на мысе Челюскин. Не хуже любого мужчины его Галина Кирилловна переносила все тяготы холодных зимовок, вот он и стал ее звать — Володечка!

— Родненькая, ты здесь не скучай!

— А ты пиши… Ой, ну проси почаще Эрнста…

Они крепко обнялись, и Иван Дмитриевич поспешил к самолету.

Еще немного, и в путь! (Е. К. Федоров, Э. Т. Кренкель, И. Д. Папанин, П. П. Ширшов перед отлетом на Северный полюс.)

— Анечка, до свидания! — крикнул он стоявшей недалеко Ане Федоровой.

Ему не ответили. «Не до меня», — улыбнулся он. Федоровы торопились сказать друг другу что-то самое важное. Аня прильнула к мужу, потом, словно вспомнив, крикнула:

— Иван Дмитриевич, ни пуха вам ни пера!

— Ни пуха ни пера! Счастливого полета! — Провожающие крепко жали руки, шумно обнимали.

— Папка, ты скоро прилетишь назад? А медвежонка привезешь?

Щелкали фотоаппараты.

Отто Юльевич Шмидт поднимался по трапу, а его сыновья, стоя внизу, еще что-то кричали ему.

Ширшов был уже в самолете и, высунувшись из открытой двери, махал кому-то рукой.

— А где Кренкель? Где Эрнст Кренкель? Был тут, и нету.

У Кренкеля неожиданная загвоздка. Он много раз свободно проходил к самолетам, а когда объявили посадку, в дверях откуда-то взялся часовой.

— Я лечу. Я радист, моя фамилия Кренкель, — объяснял Эрнст.

— Ничего не знаю. Документы.

— Нет у меня документов. На полюсе их будет некому предъявлять, разве только белому медведю.

— Без документов не пропущу. Отойдите, гражданин, не мешайте другим.

Наконец появилось начальство, и все утряслось.

— Ну, Наташа, не грусти! Целуй девочек.

И прямо по лужам Кренкель побежал к самолету.

Первым взлетел флагманский корабль Водопьянова Н-170. За ним самолет Молокова. Потом — Алексеева и Мазурука.

Провожающие уже далеко внизу — машут шапками, платками. И быстро исчезают. Под крылом плывут московские улицы.

До свидания, Москва! Свидимся не скоро!..

В кабину к летчикам Водопьянову и Бабушкину вошел штурман Спирин, как обычно, подтянутый и необычно взволнованный.

— Ну, други, курс — чистый норд!

Полет к Северному полюсу начался.

Ревут моторы. Говорить трудно, да никому и не хочется. Все пристроились поудобнее. Каждый думает о своем.

Внизу потянулись заснеженные поля, щетинки лесов, деревушки — такие же заснеженные. Скорость отличная — двести километров в час! Самолет изрядно качает.