— Отама!

Девушка вздрогнула и с ужасом взглянула на свою спасительницу.

— Ты умеешь шить?

— Да, ваша милость…

— Завтра я дам тебе рыжую и белую ткань. Сшей мне лисицу.

— Ч-что?

— Лисицу. Игрушку. И набей её соломой. Сможешь?

— Да.

— Спасибо. Можешь не бояться: здесь тебя никто не обидит. Даже я.

С этими словами Джайри развернулась и ушла. Она поняла, что из-за разбушевавшихся мыслей не сможет уснуть, поднялась в кабинет, достала пачку с письмами Лари и стала их читать. В них было много льдов, моржей, тюленей, сказок и Джерго. Повсюду дул Северный ветер.

Дьярви, тяжело опершись локтем о заляпанный стол кабака, мрачно посмотрел на собутыльника.

— Как собачонку, — прошептал горестно. — Я для неё — мальчишка, понимаешь? Просто мальчишка… Я готов жизнь отдать за её улыбку, а она…

— Баба, — хмыкнул собутыльник и подлил и без того захмелевшему лучнику вина.

— Не… не, она — богиня… Ты не понимаешь… Сам Ульвар влюблён в неё… Женится на другой, а любит её. Но как, как она может позволять ему… это же грязь, а? Бесчестье? И как он может… он же любит…

— Красивая. Почему нет? Дети красивые получатся, породистые.

— Ты думаешь, она беременна от него? Вот дурак я… хотя от кого ж ещё… Но почему он тогда не женится? Это ж бастарды будут?

— Заладил: женится не женится. Зачем жениться, если и так всё можно? И странное такое слово «бастард», так и не понял его смысла. А, кстати, она что, беременна?

— Ну да… Не говорит, но её тошнит часто и… Да я ж не мальчик! У стольких коз и овец роды принимал…

— А. Это аргумент, конечно, да.

— Да и братья у меня женаты, навидался всякого… Я не мальчик, совсем.

— Девочка?

Но Дьярви не услышал. Он допил вино в кружке и посмотрел на собутыльника несчастным взглядом:

— Но так неправильно! Неправильно, что они живут вместе, спят вместе…

К «Свинье и розе», на вывеске которой аппетитного цвета и вида свинья лихо отплясывала окорочками, а в передних копытцах держала алый цветок, посетителей уже не осталось. Помощник хозяина — рябой, тощий парнишка — дремал за прилавком, поджидая, когда последние, изрядно припозднившиеся посетители, наконец, покинут заведение.

— А если это слухи?

— Не… он приходил к ней, а я дежурил в саду. Но вот скажи: как она может? Она же — женщина! Богиня и… Почему она его не пошлёт, как послала меня? Почему она…

— Потому что он — король?

Дьярви тяжело вздохнул, всхлипнул и повесил голову:

— Да… верно.

Хиус подлил вина. Лучник подозрительно посмотрел на слугу осоловевшими глазами:

— Ты сран… спран…

— Странный.

— Да… Я, кажется, пьян…

— Не, только кажется. Ты у меня — ого-го ещё. Пей.

— Мне нельзя навипаться… Я… дровер…. Дроверенное лицо короля…

— Я уже налил. Давай, допивай и пойдём исполнять королевские поручения.

— Во. Именно.

Дьярви выпил, положил щёку на локоть, закрыл глаза и прошептал:

— Но как она прек… рекрасна… И я почему я не к-король?

— Действительно, — хмыкнул Хиус, подождал, пока несчастный захрапел, заботливо закутал мальчишку в плащ, подошёл к стойке и расплатился.

— Не будите. Пусть отдохнёт.

Слуга вышел на улицу и жадно вдохнул влажный, прохладный воздух. После тяжёлых ароматов кабака он казался необыкновенно свежим. Хиус поднял лицо, ловя губами капли дождя, а потом резко выдохнул. Синие глаза заледенели.

— Ну что могу сказать, Тюленька, — прошептал он хрипло, — кому-то не повезло со старшей сестрой.

И бросился бежать по кривой улице, а затем вскарабкался по какому-то убогому сараюшке, запрыгнул на черепичную крышу и помчался по деревянному коньку, перепрыгнул на следующий.

Жители медового царства, считавшие, что в Элэйсдэйре, а тем более в его столице — Шуге — не бывает зимы, очень бы удивилась, увидев, как в самый разгар весны тёплый дождь сменился холодным, а затем пошёл снег с дождём. Жители же Шуга, по утру увидевшие облетевшие плодовые сады, орали, ругались и рыдали, проклиная бога Смерти. Ну не лучезарную же богиню им было проклинать?

А в нескольких часах пути по северной дороге от столицы, сир Глематис Гленнский ударил в бока коня, нагнал буланую лошадку, скачущую впереди кавалькады, перехватил узду, притормаживая и, наклонившись к худенькому всаднику, прорычал сквозь дождь:

— Простудишься. Вернись в карету.

Всадник обернулся. Золотисто-каштановые волосы сейчас казались чёрными, зелёные глаза блестели как смола.

— Матьи, — рассмеялся он, — ты переживаешь за моё здоровье? Ты?!

— Ваше высочество, вернитесь в карету, — прорычал мужчина.