— Я один приехал, Алён. Катя… она… не приедет.

— Прости, — выдохнула женщина. — Пап, я там… ой, а где бумаги-то мои? Спасибо, — она улыбнулась темноволосому мужчине с серыми глазами, что молча протянул ей стопку документов. — Что-то не нравятся мне последние расчёты. Перегрузки растут, а приборы плохо фиксируют изменения. Надо переустанавливать. Через два дня «первый» уходит на дополнительную полосу, на сверхзвук.

Захаров кивнул и быстро набрал номер в мобильном:

— Сергей Леонидович, вы «первого» успеете за два дня посмотреть? Прекрасно! Тогда завтра только «групповуха»*… я тебе за «первого» свою «радикулитку»** подарю! … Не, забить полёты*** не получится, у меня новый состав… Принято.

Он отключил трубку и попрощался:

— Все свободны, завтра жду. Алёнушка, ты домой? Подвезу.

***

Дмитрий отошёл от окна и сел на мягкий кожаный диван, улыбаясь отцу и тёте-маме Даше. Он почти не помнил своей матери, тётушка заменила ему маму, отказавшись от материнства, отдав себя отцу и маленькому Диме, которых любила и берегла. Но несмотря на нелёгкую жизнь с одним из ведущих авиаконструкторов, каким был отец Дмитрия Александр Дмитриевич Орлов, она сама состоялась и как врач, и как организатор. Госпиталь, где она руководила отделением анестезиологии и реанимации, располагался в соседнем городке. Дарья Николаевна не любила рассказывать о своей работе, говоря, что нет ничего страшнее и грязнее тех самых белых халатов, но с удовольствием делилась весёлыми анекдотами и нелепыми случаями из жизни. А своим девизом по жизни считала когда-то давно прочитанную шутку: «я настолько уверена в себе и своих коллегах, что сама кричу кукушкам, сколько им жить осталось». И это несмотря на то, что работали с ней, кроме молодых здоровых парней, нежные молодые барышни, при воспоминаниях о которых прошедшие через их крепкие ручки мужики только закатывали глаза и тихо вздыхали.

Вот и сейчас мама Даша, как иногда называл её Орлов-младший, тихо матерясь в трубку, давала указания и грозила всеми карами людскими и небесными, если утром она увидит на посту дежурного врача некую Елену Журавлёву, а не Кирилла Дубова, который якобы отпросился к зубному врачу.

— Лена, что за новости? … Плохо выглядит? … Плохо выглядишь, это когда наша милая соседка Смерть, придя за тобой, начинает судорожно косить траву! … Знаю, что шутка старая, зато правильная! … Как там дела? … Ясно. Ну пока. Я на связи.

Она стремительно пересекла комнату и села рядом с Дмитрием.

— Ты что-то ещё будешь? Или чайку?

— Спасибо, мама Даша. Сыт по самое горло, ты превзошла саму себя. Я хотел с вами вот о чём поговорить. Пап, я решил пока в общежитии остановится.

— Что? — Дарья Николаевна удивлённо подняла брови.

— Понимаете, полёты у нас в любое время суток, чтобы вас не волновать и не будить, поживу пока отдельно. Вы не сердитесь и не обижайтесь, я привык уже жить одиноким волком. Ну ма-а-ам… Тем более что и квартиры нам обещали в новом доме.

Женская рука потрепала его коротко остриженные волосы и мягко легла на плечо.

— Ты только приходи почаще, Дима. Мы же уже немолоды, скучаем. Да и внуков…

Орлов резко встал и натянуто улыбнулся:

— Я подумаю над этим на досуге. А сейчас мне пора. Спасибо вам.

Через несколько минут нагруженный пакетом с едой Дмитрий вышел на улицу, вдохнул морозный воздух и поднял голову, всматриваясь в тёмное небо. Вот уже два года, как он вернулся в родные северные широты, а до сих пор иногда вспоминает плывущее марево над взлётной полосой, жёлтое от слепящего солнца небо и бескрайнюю пустыню. Он подвигал плечом, будто проверяя, есть оно или нет, и услышал забытый нежный голосок: «Peux-tu m'entendre? Вы слышите меня?» Вот уже два года он не может забыть те большие синие глаза, что смотрели ему в душу, и нежные руки, которые меняли повязки и что-то вводили в пластиковые баллончики для капельниц. Элен Виардо. Врач французского госпиталя, куда он попал после катапультирования. Девочка, перевернувшая всю его жизнь, заставив задыхаться от нежности и любви. После встречи с ней он уже не смог скрывать от жены, что давно не испытывает к ней никаких чувств, что так и не смог забыть предательства и измены. Катя сначала уговаривала, затем пыталась жаловаться и даже писала письма командованию, но добилась только задержки очередного звания. Орлов уехал в полк лётчиков-испытателей, подписав все документы и оставив ей квартиру и машину. Он хотел летать, летать иначе, в других условиях, ему было мало обычных учебных полётов, бомбометаний и тренажёров. Он рвался в небо за новыми горизонтами. И вот оно! Его желание сбылось, отныне он лётчик-испытатель. В его руках судьба многих лётчиков, его задача — поднять камень с широкой дороги, по которой за ним пойдут другие, и чтобы никто при этом не споткнулся. Отныне это его судьба. Ничего, кроме этого. Высота, небо и послушная его рукам огромная машина.

_______________________________________________________________

*Групповуха — полёты на групповой пилотаж.

**Радикулитка — демисезонная лётная куртка.

***Забить полёты — отмена полётов.

Орлов с силой потянул крепкую верёвку, и на него хлынул холодный водопад.

— Ух, хорошо! — с удовольствием протянул он и обернулся к сидящим за столом мужчинам: — Помнишь, Мишка, как мы баню обустраивали на базе? Всё хорошо, только…

— Ага, — со смехом продолжил Воронов, — только там в пустыне ни дров, ни воды в достатке, а так ничего!

— А как же вы там? — с удивлением спросил Ястребов.

— Не боись, Саня, всё было нормально. Только жарко. Мы когда домой вернулись, мёрзли как щенята. Это сейчас, через два года морозы легче переносятся.

Мужчины замолчали на минуту, думая каждый о своём, а потом Ястребов внимательно осмотрел всех и тихо спросил:

— Тяжело было?

— Летать нет, а вот хоронить своих — да, — за всех ответил Соколов. — Когда Димку сбили, я со злости…

— Сокол, твою мать, не начинай, а то сейчас получишь то, чего не дождался! — прикрикнул Орлов. — Представляете, я ему «уходи к нашим», а он намордник* сдёрнул и орёт мне в ухо «я им щаз мордалы начищу» и давай своей «расчёской»** порядки наводить!

— Слышь, Орёл, я как увидел, что твоя «сушка»*** носом клюнула, а потом крылья в разные стороны откинула, всплакнуть успел, пока твой мат по рации не услыхал! А потом парашют увидел, как по нему эти суки стрелять начали, и такая злость меня взяла! Я им Пашку Коршуна никогда не прощу! А тут ты ещё! Ну и…